30 октября 1974 года «во глубине мордовских руд» узник совести Кронид Любарский организовал голодовку протеста «общего профиля»: против арестов за политические убеждения, против отсутствия в стране политических прав и свобод… Так и повелось с той поры: во дни шахтера, комбайнера, чекиста, юриста — тортик, барбекю, бутылочка. В День политзаключенного — голодовка во всех политлагерях. В былые времена президенты США представляли Конгрессу список этих самых политзаключенных. У правозащитников 1986 —1987 годов был в ходу лозунг «Освободите политзаключенных или посадите нас!».
Весь ельцинский период чекистская гидра действовала так: одного проглотит — выплюнет, другого проглотит — выплюнет. Виктор Орехов — Вил Мирзаянов — Александр Никитин — Валентин Моисеев — Григорий Пасько. Присутствие на сцене Ельцина и кукарекание во дворе вольного телевидения и прочих СМИ, что регулярно обеспечивало рассвет, мешали гидриному пищеварению, и политзаключенные не скапливались у нее в пищеводе. Когда же настала путинская блаженная эра и из вольных телевизионных петухов наварили для юной диктатуры полезный и питательный бульончик, политзаключенные пошли в гидрину утробушку косяком. Сначала ученые типа Данилова и Сутягина — за легальное сотрудничество с иноземцами; такие чеченцы, как Зара Муртазалиева, получившая срок за всех террористов разом; потом «юкосовцы», раскулаченные и отправленные на этап просто за то, что были «нэпманы» и «мироеды»; журналисты типа Бориса Стомахина, получившего за свои статьи в интернете 5 лет (непочтительность к Путину и России плюс слишком горячая защита чеченского народа). Да еще целый набор лимоновцев досиживает довольно-таки крупные сроки за мелкое хулиганство.
Статья «Экстремизм» — это тот крюк, на который гидра поймает все журналистское сообщество по формуле Гейне: «Агенты-чужеземцы суть те, кто средь нас хотят раздуть мятеж. Подобных отщепенцев нет среди местных уроженцев... Кто будет громко рассуждать, того на месте расстрелять. Кто будет в мимике замечен, тот будет также изувечен». Рыболовы из органов уже интересовались творчеством карасей-идеалистов В. Шендеровича и А. Пионтковского. К тому же, как и в советские времена, наши политзаключенные, кроме лимоновцев и Стомахина, еще и сплошь узники совести, высший сорт по законам «Эмнести Интернешнл»: к насилию не призывали и его не применяли. А сроки у них такие, что и Буковский когда-то по столько не получал: не семь лет, не десять, а как за государственную измену: у В. Данилова — 15 лет, у И. Сутягина — 14, у А. Пичугина — пожизненное заключение. К тому же нынешним политзаключенным хуже нас, прежних. У нас была своя следственная тюрьма (Лефортово), свои этапы, свои «крытки» (Чистополь и Владимир), свои лагеря: Мордовия (Потьма), пермские зоны (35, 36, 37). У нас были свои статьи УК: 70, 190', 64, 72. А сейчас сажают только к уголовникам на растерзание и по уголовным статьям.
30 октября, в день поминовения всех свечек, горящих за колючей проволокой (символ «Эмнести»), нам остается просить президента: давайте расконсервируем пермские политические зоны, где сейчас музей, а мы с удовольствием займем место экспонатов.
