С чего начать? В журналистике это называется «перебор фактуры» - когда репортер набирает слишком много информации, и не знает, как связать все это в единый текст. Прошедшая ночь в Киеве оказалась для автора этих строк одной из самых тяжелых в жизни...
19.02.2014 23:30
Антиправительственные демонстранты несут раненого на Майдане Незалежности в Киеве, 19 февраля 2014 года
В Киев я прилетел 18-го вечером. Последний раз улетал отсюда всего две недели назад. Но сейчас это был уже совсем другой город.
Ведущие в столицу дороги перекрыты, метро не работает, один из двух аэропортов закрыт, центральные улицы перегорожены полицией, на улице ощутимо напряженно. Крещатик еще был открыт для пешеходов, но Майдан уже горел.
Со своим чемоданом на колесиках (пришлось сдавать багаж, иначе бронежилет не провезти) автор этих строк смотрелся пришельцем из другого мира. Дорога к гостинице оказалась отрезанной «Беркутом». А если точнее - сперва огненной полосой из горящих покрышек, дров и вообще всего, что может гореть, а за ней уже - "Беркутом", который за пару часов до этого спустился вниз по Институтской улице и улице Грушевского, снес баррикады и занял примерно треть площади, взяв Майдан в полукольцо.
Был - тыл, стала - передовая
На войне выживают те, кто не стал первым. Тот, первый, показывает остальным, где ходить нельзя. Беда только в том, что о том, где нельзя ходить, ты не узнаешь, пока не будет убит первый. В этот раз первым для себя стал я сам.
Прежде милиция следовала оборонительной тактике, держалась от манифестантов на расстоянии, изредка устраивая контратаки. От них до баррикад было довольно далеко - как минимум дальше расстояния брошенного камня. И многие, включая автора этих строк, привыкли к этому.
Сейчас же силовики перешли к тактике наступательной. Спустившись по Грушевского и снеся три или четыре линии баррикад, подошли вплотную к Майдану. Начали давить. В том числе и психологически.
Когда дым от горящих покрышек чуть отнесло ветром метрах в двадцати от автора стояли плотными рядами щиты, и глаза за этими щитами — полная неожиданность.
Там где раньше был глубокий тыл, теперь оказалась передовая. О чем и «сообщила» первая же разорвавшаяся в ногах газовая граната.
Кстати, украинские газовые гранаты, тот самый «Терен-6», который стал известен теперь на весь мир - фуфло. С турецкими не сравнить. Турецкие падают и крутятся, выпуская газ во все стороны уже на линии земли. Не укрыться. Украинские же взрываются. И нагретый взрывом газ в холодном воздухе просто поднимается облаком в небо. Как правило, достаточно просто присесть - и уже метрах в десяти действие газа практически не ощущается.
Но в этот раз долбили так часто, так точно и так плотно, что с передовой линии обороны автор этих строк уходил на ощупь.
Разогнали нас, как щенков, конечно же. Помню, кто-то кричал: «Не уходить! Не ходить! Терпим, мужики! Терпим!»
Потом подбежали медики, побрызгали чем-то в лицо и глаза. Стало полегче. Но тут начали долбить светошумовыми.
Сколько раз пришлось надышаться газа за эту ночь - десять, пятнадцать, двадцать? Причем хорошо так надышаться, до перехватывания дыхания. Лицо опухает, кожу жжет, слезы и сопли ручьями - эй, медики! Где медики?!
Прибегают. Как правило - девчонка молоденькая. (Мужики занимаются тяжелоранеными). Побрызгает, протрет салфеткой, помогает. Пойдешь возьмешь молока, которое разносят женщины постарше, нейтрализуешь в печени проглоченную дрянь… Потом обратно.
Это не про геройство. (Хотя оно тут уже у каждого). Это про плотность огня.
Строго по ролям
Вообще, на Майдане все удивительно четко угадывают свою роль. Каждый находит наиболее оптимальное для себя место и работу. У медиков девчонки помогают отравленным, молодые парни-санитары бегом таскают раненных в медпункт, где их уже штопают и вытаскивают из них осколки хирурги зрелого возраста.
Парни помоложе лет воюют на баррикадах. Мужики средних лет выковыривают и разбивают брусчатку. Люди предпенсионного возраста выстраиваются в цепочки и передают эту брусчатку на передовую.
Женщины разносят чай, молоко, суп, бутерброды. Молодые девчонки - «коктейль Молотова». Встретил одну свою знакомую, студентку журфака. «Вот, - шутит, - взяли две баклажки коктейля, идем на вечеринку».
Пресс-центра штаба обороны (Штаб национального сопротивления), что разместился в Доме профсоюзов, больше не существует: в его коридорах — дым от горящей баррикады. Техперсонал сворачивает провода. «Лицом» к стене приставлена дорогая плазменная панель. На полу валяются противогазы, каски, респираторы, одеяла, теплые вещи.
Под окном постоянно рвется. Стекла - треснувшие, лучше не подходить. Полное ощущение брошенного военного бункера. Подобрал себе жилетку с надписью «Депутат». Хоть так. Свою - «Пресса» - дома забыл.
Ближе к середине ночи Дом Профсоюзов начинает гореть. Горит весь - от первого до последнего этажа. В здании еще остались люди. Трое вылезают на сетку от падения сосулек, им кидают веревку, они спускаются. Еще двоим закидывают в окно бутылки с водой - те пытаются пробиться через огонь к выходу. Не получается. Натягивают брезент. Еще один парень просто стоит в проеме окна и смотрит.
Приезжают пожарные. Всего из дома спасают 41 человека. Никто не сгорел, вроде бы.
Два месяца назад, еще в декабре, когда в Киеве все только начиналось и, за исключением Банковой и избиения студентов, - тогда было, в общем-то, мирно и цивилизованно, - стоя посреди заснеженного Киева, автор этих строк поймал себя на мысли, что видит предвоенный Грозный. Пустынные улицы - люди тогда еще боялись, когда по их улицам строем ходит то «Беркут», то самооборона. Снег хлопьями. Военная техника в городе…
И это место — на пересечении Институтской и Шелковичной - вдруг представилось горящим, с черными провалами выбитых окон, под которыми стоят остовы сгоревшей бронетехники, а под стенами лежат тела убитых людей.
Прошло два месяца. День 18 февраля начался с трупов под стенами домов на пересечении Институтской и Шелковичной и сожженного БТРа. А сейчас - выбитые окна горящего Дома профсоюзов.
(Такие картины не поддаются логическому осмыслению. Сгоревшая техника и трупы в центре европейской столицы? Да вы что, бредите?… Поверить в это так же невозможно, как в летающие по воздуху танковые башни). Но наступает момент, и ты оказываешься на одной из войн, и гигантский взрыв выдергивает землю у тебя из-под ног, ты задираешь голову и видишь как над домами летит танковая башня... А сейчас вот по улицам Киева медики бегом уносят завернутые в плащи ОЗК трупы...
Главное - не думать над этим. Это надо просто принять - поверить все равно нельзя.
К утру Дом профсоюзов выгорел полностью.
Газ. Опять газ. Опять граната...
Когда они («Беркут») пошли в эту атаку? Часа в четыре ночи, наверное. На холме установили прожекторы и осветили площадь. Прямо как во время битвы за Берлин. Затем подошел водомет и начал заливать стену огня. Потом началась «артподготовка». Гранаты ложились очень плотно. В самой толпе. Осколком прилетело в колено. Затем в пах. Затем посекло ноги. Рядом загорелся парень, у которого в руках граната разбила уже подожженную бутылку с «коктейлем». Газ. Опять газ. Опять граната.
Затем водомет начал таранить баррикаду. Его подожгли. Второй водомет струей воды сбил пламя со своего товарища. Опять таран. Опять подожгли. На этот раз уже сильнее. Потом пошел второй водомет. Потом - внутренние войска. Гранаты рвутся одна за одной. Стреляют шрапнелью пластиковой - маленькие серые шарики сыплются, как горох.
Люди побежали. Не выдержали. На фоне языков пламени - черные силуэты милиционеров, избивают кого-то ногами. Со сцены чей-то рев в микрофон: "Беркут! Остановитесь! Что вы делаете! Здесь же люди! Не бегите, хлопцы, стойте, не поворачивайтесь к ним спиной! Разом, разом, разом!" И хлопцы остановились. И повернули обратно. И погнали «Беркут».
Лязг щитов, грохот железа, крики, мат, страх, разрывы гранат, уходящий на запасные горящий водомет, раненые, победный рев обороняющихся, и отступающий, уходящий обратно за стену огня «Беркут»…
А потом светошумовая граната разорвалась у меня прямо в ногах, и я перестал быть. Вот просто - меня не стало. Резкая вспышка, затем яркий тускнущий свет в глазах, звон в ушах и полное отсутствие мыслящего сознания.
Наверное, в таком мире живут аутисты. Когда стоишь, вроде бы в сознании, но не соображаешь и не понимаешь ничего. В голове как будто ластиком стерли - ни одной извилины.
"Мужики! Мужики! Выведите меня!" И, главное, чувствую, что мужикам-то рядом - кто убегает от «Беркута», кто бежит бить «Беркут» - им не до меня. Стало страшно. Где драка я не вижу, с флангов вроде еще наступают, сейчас проломят голову, а я даже не пойму - кто, как и откуда.
Потом кто-то взял под локотки, куда-то потащил. Какие-то ступеньки. «Сюда, сюда». Да, все, уже вижу, спасибо тебе, дальше я сам!
Ослепление продолжалось секунд тридцать. Потом час не было вообще никаких ощущений, просто тупишь или улыбаешься, ничего не понимая. Как укуренный. А потом стала дико болеть голова и трястись руки. Все-таки контузило…
Часа через четыре прошло.
Без смены...
Раненых на Майдане очень много. Их несут постоянно. В Медпункте, оборудованном в одной из кафешек, оперируют сразу троих. У всех осколочные ранения. Одному мужику ноги посекло очень сильно. Как дуршлаг. И глубоко. Еще у одного дырка в бедре примерно с три пятака. Извлекают осколки и штопают прямо тут же, на месте. Не очень тяжелых - прямо на улице. Тяжелых отправляют куда-то в тыл.
Как эти люди выдерживают то, что они выдерживают, невозможно понять. Пятнадцать - двадцать близких разрывов, и у меня начинает раскалываться голова и тошнит. Мне необходимо отойти в сторону, чтобы прийти в себя. Люди же стоят здесь больше суток. А всю эту ночь - без смены. Валятся с ног - но стоят. Держат Майдан. В прямом смысле этого слова держат - щитами, плотно, с усилием, прижав их друг к другу, чтобы взрывная волна не пробила сквозь щели - тогда покалечит.
С рассветом стало понятно, как все-таки сильно потрепали Майдан за эту ночь. Дом профсоюзов выгорел полностью, треть площади перешла под контроль силовиков, баррикады сметены, черные клубы дыма поднимаются в небо уже у подножия самой стелы - символа Майдана, площадь в полукольце, остались только два подхода - по Крещатику и сверху, с Михайловской площади.
Михайловский монастырь забит раненными, говорят их около трехсот, за эти сутки убито 25 человек.
Люди спят вповалку прямо на кучах тряпья посреди оставшихся после работы водометов потоков грязной воды.
Но Майдан - стоит. Хоть и ополовиненный, валящийся с ног от усталости — но стоит.
… и без вариантов
Чем закончится эта ситуация, предугадать уже невозможно. У Виктора Януковича нет никакого иного выхода, кроме как разгонять Майдан. Иначе - трибунал. Черту, до которой можно было бы отделаться уходом с президенства под обеспечение гарантий, или даже черту, до которой можно было бы отделаться не самым большим тюремным сроком - он уже перешел. И у него нет никакого другого выхода, кроме как побеждать.
Но никакого другого выхода, кроме как побеждать, нет и у Майдана. Иначе они все сядут в тюрьму. И люди это отлично понимают.
Проблема в том, что, не свалив страну в бойню гражданской войны, власть победить не может. Не может она разогнать Майдан без применения оружия и по-настоящему уже большой крови. Просто нет таких сил.
Но и Майдан взять Раду и Банковую (где находится администрация президента) тоже пока не в состоянии.
И выхода из этой ситуации пока не просматривается.
На что надеется Виктор Янукович? Досидеть до пятнадцатого года? Ну, допустим. А что потом? Потом-то все равно - тюрьма. Теперь уже точно. Узурпировать власть и фальсифицировать выборы никто ему уже не даст. Это взорвет всю Западную Украину и через сутки она будет здесь.
Жесткий разгон Майдана? Да, это возможно. Пяток БТРов и здесь не будет ни палаток, ни сцены, ни оппозиции, а только трупы. Причем с обеих сторон. Но что потом?
Через несколько часов здесь будет уже весь Киев, а через сутки - вся та же Западная Украина. И будут уже вооруженные.
Российская интервенция? Гражданская война между Западом и Востоком? Неужели Янукович всерьез верит, что титушки будут воевать за него?
В любом случае, просто так это уже вряд ли закончится. Кровь пролита, и люди стали убивать друг друга. А такое уже не прощается.
Фотография: Reuters
