Всплытие покажет

Мой друг, экономист, переводчик и издатель Юрий Кузнецов на днях напомнил о книге Мартина ван Кревельда, всемирно известного теоретика войны. Он пишет о том, что в наши дни силовая борьба за контроль над территорией порой начинает напоминать Средневековье. Оружием становятся камни, пращи, палки, каски. А стрелковое оружие не применяется.

Более того, Кревельд обращает внимание на любопытный факт: когда только началась интифада, палестинцы использовали «коктейли Молотова», но вскоре отказались от них. Почему? Потому что повстанцы в первую очередь ведут борьбу за сочувствие, за свой светлый образ в мировых СМИ. Палестинское руководство тогда потребовало использовать по ходу интифады только камни — телекартинка с горящим израильским солдатом сразу рушит схему «преступник — жертва».

Можно вести борьбу за территорию с хорошо вооруженными полицейскими и армейскими силами исключительно камнями. И выиграть. Возможности применять силу против повстанцев теперь ограниченны. Но и повстанцы в своих действиях стремятся использовать «символическое насилие».

Модернизированные общества — не только на Западе, но и в Юго-Восточной Азии — продолжают помнить эпоху массовых войн с большими жертвами. И уже 50 лет стремятся решать конфликты с помощью точечных акций и символических угроз. Эпоха ядерного сдерживания сделала свое дело.

События на Украине — важное подтверждение постулата ван Кревельда: в мировую политику вернулись узнаваемые черты «военного средневековья». Полицейские силы все больше походят на средневековых рыцарей в тяжелом многокилограммовом снаряжении. Повстанцы сражаются с ними с помощью пращей и камней. Для собственной защиты они используют отнятые у рыцарей элементы боевого снаряжения: щиты, шлемы. Визуальной кульминацией боевой техники Евромайдана была попытка построить на обороняемой территории катапульту: буквально по средневековым чертежам. Но и второе событие «войны на Украине» — взятие Крыма — также показывает чудеса современной войны: «зеленые человечки» без опознавательных знаков, блокирование военных баз с помощью женщин и детей, тщательный контроль за тем, чтобы не зазвучало огнестрельное оружие. Итог: бескровная операция по аннексии чужой территории удалась и высоко оценена военными экспертами.

Страх перед большой войной велик. Тем более на территории Европы. Евросоюз и НАТО с изумлением смотрят на действия Кремля, но силовой ответ невозможен. Войска оказываются как бы нелегитимным участником конфликта. Путин перебрасывает к границам с Украиной десантников, но поначалу отказывается признать это. А затем — после его разговора с Меркель — российские СМИ вдруг сообщают о том, что Путин дал команду отвести войска.

НАТО, со своей стороны, не решается сделать ни одного шага. Только заявления. Лишь бы не оказаться обвиненной в «эскалации конфликта».

На наших глазах 45-миллионное государство в Восточной Европе движется к распаду. При этом войска остаются в казармах и не звучит ни единого выстрела. Только «повстанцы» и наемники штурмуют государственные здания и издают манифесты.

Украинские военные в Крыму оказались на положении средневековых ландскнехтов: одних перекупили, других отпустили куда глаза глядят. Часть украинского флота, захваченного в Крыму, держат в залог за долги Киева. Донецкие сепаратисты называют себя «русской весной», используют покрышки, пародируя повстанцев Майдана. Мир обходят странные видеокадры: «поверженных врагов» заставляют ползти на коленях вон из города.

Гигантские военные машины мировых держав стоят в стороне. Все тщательно следят за тем, чтобы где-нибудь случайно не клацнул затвор. Весь мир обходят слова не политического деятеля, а русского журналиста: «Россия способна превратить США в радиоактивный пепел».

Можно ли все это считать преамбулой третьей мировой войны? Конечно, многие историки видят: «новое средневековье» 2014 года очень напоминает предыдущее «новое средневековье» — в предвоенной Европе.

В 1938–1940 гг. тоже большую роль играли «повстанцы»: прогерманские — на территории Чехословакии и Австрии, просоветские — на территории Прибалтики, в Бессарабии, Финляндии. И, как сегодня, те повстанцы были отчасти местными, отчасти завезенными извне, а отчасти и вовсе были «зелеными человечками» — переодетыми в гражданское нацистскими и сталинскими военными. Потому-то применительно к сегодняшним событиям и возникает «язык описания», в котором символически присутствуют такие слова, как «Судеты», «аншлюс».

Но мы видим и еще один «язык описания» — он быстро формируется и в России, и кое-где на Западе. Это «чемберленовский» язык признания прав России на восстановление «после Версаля/1991». Мы слышим голоса, например, Герхарда Шрёдера, Гельмута Шмидта и известного американского советолога Стивена Коэна — они готовы признать ту логику, вооружившись которой Кремль начал в 2014 году свой передел мира. Это логика «вины Запада за 1991 год».

Перед нами — дежавю предвоенной аргументации конца 30-х годов прошлого века. Поразительная ситуация! В языке российской пропаганды, рассчитанной на собственное население, быстро возникают все узнаваемые концепты предвоенной реваншистской риторики: рисуется образ беспомощности и деморализованности противника, укрепляются мифы об «особом пути России», о том, что Россия всегда была в конфликте с Западом, причем второй миф перемещается из маргинальных кругов в политический центр и делается «общим местом»; заодно сакрализуется понятие «русская земля» (даже и за пределами РФ).

„  

Советский Союз хочет переиграть заново сценарий собственной гибели. И пока неясно, что ему может помешать это сделать  

Поверить в новую большую войну на территории Европы совершенно невозможно. Но при этом несколько ее факторов уже присутствуют в публичном поле: «контрреволюционные повстанцы» в Донецке, реваншистская пропаганда, готовность «двигать границы».

Тогда вопросы: что перед нами? Чему мы являемся свидетелями? Действительно ли все еще продолжает действовать 50-летняя инерция «ядерного сдерживания»? (И тогда прав ван Кревельд: перед нами просто новые «военные тактики» бескровного захвата территорий, то есть дальнейшая «постмодернизация» силовой политики.) И не слишком ли легкомысленно мы относимся к этой инерции «ядерного сдерживания», считая ее вечной?

Не хочется верить в то, что на наших глазах рушится миф о «почти бескровном конце СССР», которым так гордились Ельцин, Горбачев, Коль и Рейган. И что Советский Союз на наших глазах внезапно всплывает на поверхность мирового политического океана. Чтобы разбиться повторно. С грохотом. С большой войной. С большими жертвами.

Похоже, Советский Союз хочет переиграть заново сценарий собственной гибели. И пока неясно, что ему может помешать это сделать.