Путь — на Восток?

В феврале 2014 года пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков сообщил сразу о двух визитах в Китай, запланированных у Владимира Путина в этом году: в мае — в Шанхай, а затем в Пекин, по пути (либо на обратном пути из — Песков не уточнил) на саммит «двадцатки» в австралийском Брисбене, запланированный на ноябрь. Но с февраля слишком многое изменилось в мире. Отношения России с Западом испорчены, отношения с Китаем — по той же причине — обрели для Москвы особый вес. Вплоть до того, что Кремль, по слухам, готов уступить Пекину в вопросе цены за российский газ, дабы подписать соглашение о его поставках во время майского визита Путина.

Может ли стать итогом российского сближения с Китаем военно-политический союз обеих стран, спросили Владимира Путина во время «Прямой линии». Нет, заверил президент, так вопрос не ставится. Да и блоковая система давно себя изжила, хотя совместные военные учения с КНР Россия уже проводит. Главное, уточнил Путин, в другом: Китай в обозримой перспективе — через 10, 15 или 20 лет — неизбежно станет экономической державой номер один. А значит, у России есть надежная стратегическая альтернатива Западу. Впрочем, и до «Прямой линии»-2014 в околокремлевских кругах начала витать идея: «русский мир» как альтернатива Западу прирастет азиатским. Верен ли расчет — за разъяснениями The New Times обратился к экспертам:

Ссора с Западом отнюдь не автоматически приоткрывает для России возможности для сближения с Китаем. Дуалистический взгляд на российский глобальный выбор — либо Америка, либо Китай, поссоримся с Западом, сблизимся с Китаем — в корне ошибочен. Мир, в котором живет Китай, как это ни парадоксально звучит, — намного более «современен», чем тот, в котором живет Россия. Китайское руководство не будет дружить с нами только потому, что мы разругались с Америкой. Китай ведет себя куда осторожнее и все свои шаги на международной арене просчитывает гораздо осмотрительнее. Китайская тема, если в Кремле хотят обсуждать ее всерьез, должна встать в центре всей российской внешней политики.

Например, что бы ни говорили сейчас в Москве о сдержанности и «понимании» Китая в украинском вопросе, Пекин сильно озабочен ситуацией вокруг Украины. Китай прекрасно понимает: российский политический инструментарий на Украине может оказаться универсальным. Лозунг «своих не бросаем», лежащий в основе путинской политики, вполне может быть применим на всем постсоветском пространстве — в Казахстане, Киргизии… А у Китая свои интересы в Центральной Азии и, кроме того, свои проблемы с сепаратистами в Синцзян-Уйгурском автономном районе.

Европа не откажется от импорта наших энергоносителей с завтрашнего дня — процесс займет несколько лет. За это время Россия может перенаправить значительную часть энергоэкспорта в Китай, форсируя технологические решения вопроса — построив новые трубопроводы, улучшив портовую инфраструктуру и т. д. Проблема здесь в другом.

Европа — это не просто один из самых экономически развитых регионов мира. Европа — это экономика, которую можно назвать постиндустриальной. Китай таким уровнем развития похвастаться не может, он — «всего лишь» крупнейшая и наиболее динамичная на планете, но все же индустриальная держава.

Россия — пока даже не индустриальная страна. Переориентация от постиндустриального стратегического клиента к индустриальному означает для нее сокращение доходов и, что важнее, в определенной степени потерю перспективы.

Если бы Россия начала осознанный переход от своего нынешнего состояния сырьевого придатка к чему-то большему, то есть к индустриальному статусу, европейцы ее бы поддержали — они заинтересованы в мощной индустриальной базе на востоке континента. Собственно, в этом и заключается европейская идея: пусть Россия становится индустриальной державой, нам есть, какими заказами ее загрузить, какие технологии ей дать. Индустриальная Россия — позитивный стимул для ЕС. Именно поэтому и предлагалось «партнерство ради модернизации».

Китай — совершенно другое. Он никогда не будет заинтересован, чтобы в России развивалась промышленность. Китай, повторюсь, сам — индустриальная страна. Он заинтересован в том, чтобы мы так и остались бензоколонкой, лишь бы качали нефть и газ. Да, мы можем переориентировать экспорт нашего сырья на Китай, но в технологической, промышленной сфере от сотрудничества с Пекином ожидать какого-то серьезного прорыва в будущее в принципе невозможно.

Когда европейцы поймут, что мы уходим, они нас за фалды держать не будут. Европа сейчас занята поиском и развитием альтернативных источников энергии, а нашу долю сырьевого рынка легко займет Катар и другие ближневосточные эмираты. Зато Китай, услышав от России сигнал «Мы идем к вам», сразу же сделает вывод: у России нет промышленного экспорта, а теперь нет альтернативы и сырьевому — так что ее можно спокойно «отжимать» по ценам на энергоносители.

Оптимисты ссылаются на резкий рост товарооборота между РФ и Китаем в последние 20 лет. (Владимир Путин во время «Прямой линии» назвал текущую цифру $87 млрд, по данным посольства КНР в РФ объем двусторонней торговли в 2013 году достиг $89,21 млрд.) Однако рост товарооборота идет за счет увеличения китайского экспорта в Россию, а не нашего в Китай. Вот цифры: в 2000 году объем китайского экспорта в Россию был равен $950 млн, в 2012-м — $51,7 млрд. Аналогичные цифры по российскому экспорту в Китай: $4,5 млрд — в 2000 году, $16,3 млрд — cейчас. В первом случае рост в 55 (!) раз, во втором — всего лишь в 4,5. Рост торговли происходит за счет наращивания китайского экспорта в Россию — и я даже не говорю о том, что доля промышленных товаров в наших поставках в Китай меньше, чем соответствующая доля в наших поставках в Европу.

Разменять зависимость от Европы на зависимость от Китая легко, особенно сейчас, на волне антизападной риторики. Но если завтра конъюнктура изменится и нам понадобится развернуться в обратном направлении, что тогда? Ведь может так оказаться, что менять «азиатский путь» будет уже и не на что — ведь и в мире в целом, и в каждом регионе существует определенный уровень потребностей в энергоносителях. Сейчас Европа и Китай вместе потребляют примерно 25 млн баррелей нефти в сутки (ЕС — чуть меньше 15 млн, Китай — чуть больше 10 млн). 4,5 млн баррелей идет в Европу из России. Мы не можем вдруг взять и перенаправить эту нефть в Китай — ему не нужно столько нефти в дополнение к потребляемым 10 млн баррелей. Если это случится, Китай откажется от части поставок с Ближнего Востока и из Африки, которые, в свою очередь, легко заместят тот объем, который Россия недопоставит в Европу. Отвернувшись от Европы, мы ее не «подставим»: добыча нефти соответствует спросу, продавцы всегда найдутся. Более того, вся нефть и весь газ, которые потребляет Европа, на сегодняшний день составляют приблизительно 4% от ВВП ЕС. Если энергосырье подорожает даже на 20% от текущих уровней, это будет не 4% от ВВП, а 4,8%. Потеря 1% ВВП — чем не цена защиты от российской «энергетической политики»?

А вот для России резкий крен в сторону Китая может обернуться реальными издержками. Разговоры о подписании контракта по поставкам российского газа в Китай идут с 2006 года. Каждый раз обещают подписать «через месяц». И так — без конца. Раз соглашения нет, стало быть, стороны отчаянно торгуются. Ясен и вопрос торга — цена. То есть уже 8 лет (!) идет согласование цены. Было ли нечто подобное у «Газпрома» в отношениях с европейцами, для которых поставки российского газа — вопрос реального жизнеобеспечения? Не было. А вот Китай может позволить себе торговаться годами.

Сейчас Китай видит: отношения с клиентами в ЕС у «Газпрома» портятся. И если и впрямь накануне путинского визита в Поднебесную появились предпосылки к достижению соглашения (об этом сейчас заговорили китайские официальные лица. — The New Times), то наверняка за счет российских уступок. Контракт с Пекином чреват для «Газпрома» как минимум 20-процентной потерей выручки по сравнению со среднеевропейскими ценами. В 2013 году «Газпром» поставлял газ в дальнее зарубежье (читай — в ЕС) в среднем по $387 за тысячу кубометров. На 2014 год монополия прогнозирует цену в $372. Переговоры с Китаем идут все эти годы в обстановке полной секретности, но если мы договоримся на цену выше $300–310 за тысячу кубометров, лично я сочту это большим успехом для России. Приплюсуем сюда дополнительные издержки в виде строительства трубы.

Изначально большой стратегической ошибкой Москвы был выбор Европы как основного потребителя нашего энергосырья. Идея диверсификации поставок сама по себе хороша, скажем, 75% нефти и газа идут в ЕС, остальные 25% — в Китай. Но диверсификация и переориентация — разные вещи. Китай, как показывает та же длинная судьба газового контракта, — гораздо более сложный и непредсказуемый партнер. Рассматривать его единственной альтернативой европейскому рынку было бы верхом наивности.

В украинском вопросе Китай в целом поддерживает Россию. И в высказываниях официальных лиц, и в статьях в партийной печати, в частности в газете «Жэньминь жибао», и в сообщениях агентства «Синьхуа» все эти недели проводилась мысль о том, что кризис на Украине спровоцирован Западом, российский ответ вполне закономерен. Больше того, говорится, что Запад, и в особенности США, недооценили решимости России отстаивать свои интересы.

Единственное, что Китай не поддерживает официально, — это присоединение Крыма: Пекин всегда отстаивает принцип территориальной целостности всех государств, и от своей принципиальной позиции он не отходит. Ее он придерживался и во время российско-грузинского конфликта в 2008 году. Это объясняется собственными проблемами Китая, связанными с сепаратизмом.

С другой стороны, даже по крымскому вопросу Китай открыто не осудил Россию, заняв нейтральную позицию*. Россия выстраивает партнерские отношения с Китаем в течение 30 последних лет — «на основе партнерства и взаимодействия», согласно договору 2001 года. Европа и США технологически превосходят Китай, но если они в результате санкций перекроют России высокотехнологичный импорт, мы сможем частично переориентироваться на страны Азии, прежде всего — на Китай. Пусть не по всем позициям, но почти по всем. В Китае сейчас, по большому счету, производится все — от компьютеров и ширпотреба до трубопроката. Россия же нужна Китаю как поставщик не только энергоносителей, но и, например, вооружений, которые из-за санкций ЕС и США он не может закупать у других стран. Впрочем, Москва и не ставит вопрос о полном отказе от сотрудничества с Западом.

Россия и Китай — стратегические партнеры, но до уровня военно-политического союза это партнерство вряд ли дойдет. Этого не хотят ни в Москве, ни в Пекине — обе страны проводят самостоятельную внешнюю политику.

Большинство населения в России в ментальном, культурном и бытовом отношении тяготеет к европейской цивилизации. Речи о переориентации страны на азиатские конфуцианские ценности идти не может. А вот понимание международной ситуации, международных отношений и их дальнейшего развития у нас, на уровне элит во всяком случае, ближе к китайскому. Это вызвано реальными внешнеполитическими интересами наших стран. Россия и Китай — сторонники концепции многополярного мира, в котором есть несколько центров силы и влияния. Однополярный мир, в котором мощнейший центр отказывается прислушиваться к их голосу, им не подходит.

Запад должен понять: чем больше он будет отталкивать от себя Россию, тем активнее она будет двигаться в восточном направлении, в сторону Китая, других азиатских стран с быстрорастущими экономиками. У России просто не будет другого выбора.