«Мы видели ад на Земле…»

...Апрель 1944 года. Красная армия освобождает Крым от фашистов. Параллельно идет зачистка полуострова от внутренних врагов — население, находившееся более двух лет в оккупации, под большим подозрением у чекистов. Выявлением «ненадежных» элементов на территории Крыма, как и на других освобождаемых территориях, занимались сотрудники Смерша, а также органы НКВД и НКГБ.

В ходе «мероприятий по очистке Крыма от антисоветских элементов» преступники, разумеется, были найдены, о чем свидетельствуют донесения наркома внутренних дел Лаврентия Берии. Так, согласно донесениям Берии от 1 мая 1944 года на имя И. Сталина, В. Молотова, Г. Маленкова, в ходе «фильтрации» были арестованы 4206 человек «антисоветского элемента, из них разоблачены 430 шпионов, задержаны 5115 человек, в том числе арестованы 55 агентов немецких разведывательных и контрразведывательных органов, 266 изменников и предателей, 363 пособника и ставленника противника».

«Нас, всех партизан, построили, приехали какие-то начальники в военной форме и приказали сдать оружие, в том числе холодное. Читали фамилии, построили в строй с сопровождением, и с теми же начальниками отправились мы по городу по набережной к зданию МВД СССР*. Каждого из нас еще раз обыскали, сняли ремни, вынули шнурки из ботинок. Нас, около 60 человек, затолкали в одну маленькую комнатушку. Только тогда мы поняли, что находимся в тюрьме. За что?

Начались допросы. Каждый день без конца. В начале мая нас погрузили на грузовики и всех заключенных из Ялты отправили в свой район. Меня привезли в Куйбышевский район, в деревню Албат. Загнали в большую конюшню, переоборудованную в тюрьму. Там уже было много людей со всех деревень Куйбышевского района — кто староста, кто полицай, кто имам, кто бухгалтер. Все мужчины крымские татары — около 300 человек — были заключенные. У всех настроение было плохое, никто не знал, чем это закончится. Начали судить тех, кто там остался. Судили тройки — за две-три минуты решали судьбу заключенных, без всяких вопросов. Только говорили срок заключения. Высший срок — 20 лет, наименьший — 10 лет».

Как оказалось, это были даже не цветочки — так, цветики. Самое страшное было впереди.

10 мая 1944 года Берия внес на рассмотрение Сталину проект решения Государственного комитета обороны о выселении всех крымских татар с территории Крыма — «учитывая предательские действия крымских татар против советского народа и исходя из нежелательности дальнейшего проживания крымских татар на пограничной окраине Советского Союза». Уже на следующий день «отец народов» подписал постановление ГКО № 5859сс «О крымских татарах»: все, поголовно все — от грудных детей до 90-летних стариков, — должны были быть депортированы. Раньше та же участь коснулась балкарцев, ингушей, калмыков, карачаевцев, корейцев, немцев, чеченцев. Поэтому механизм депортации к моменту выселения крымских татар был апробирован: детально расписаны время на сборы, маршруты следования — Узбекистан, Казахстан, Сибирь и т. д., заранее уточнены адреса проживания крымско-татарских семей в городах и поселках со смешанным населением, во всех селах, населенных крымскими татарами, размещены войска НКВД.

«Операцию» по выселению крымских татар было поручено возглавить заместителям народных комиссаров госбезопасности и внутренних дел Б. Кобулову и И. Серову.

В ночь с 17 на 18 мая к изгнанию крымских татар одновременно приступили более 32 тыс. сотрудников НКВД-НКГБ.

«Мы жили в подвале старого дома. На рассвете к нам постучали два вооруженных солдата. Тетя вышла к ним, и они сказали: «За измену Родине по приказу Сталина вас высылают», не разъясняя куда и на какое время. Нам дали 15 минут на сборы. Никаких постановлений не было зачитано, не объяснили сколько и что нужно брать. Мы были все в шоковом состоянии, успели схватить кое-что из продуктов и вещей. Мать с маленьким ребенком на руках, бабушка была немощна, взяла маленький узелок и Коран. Из детей старший я, успел взять котел, ведро, насыпал немного фасоли. Тетя взяла кое-какие вещи и одеяло. Через указанный срок нас выгнали на улицу и погнали на место сбора ат-ахыр (конный двор), который находился на окраине деревни. Все это время нас сопровождали два солдата с автоматами. К моменту депортации в нашей деревне насчитывалось 122 семьи крымских татар. Когда мы пришли к месту сбора, там уже были почти все наши деревенские. Мы все были под пулеметным прицелом, со всех сторон окружили вооруженные солдаты. Даже выйти по нужде можно было только под сопровождением солдата. Нас держали там до обеда. После обеда на «студебеккерах» и «пятитонках» начали вывозить из деревни. К каждой машине был прикреплен вооруженный солдат, который сидел в кабине. Везде слышны плач, крики, оскорбления солдат. Стоял хаос и ужас, страшно вспомнить те часы горя и трагедии. Нашу семью вывезли последней. До сих пор перед глазами — как уводил нашу корову дядя Вася из деревни Буюк Сюрен».

А вот что много лет спустя рассказала коллега автора, преподаватель ялтинского вуза Валентина Ивановна, которой о тех событиях поведала ее бабушка: «В ялтинском дворе проживало несколько семей — разных национальностей. Рано утром бабушка услышала шум, стук в двери ее соседей — крымских татар... Когда она вышла во двор, соседей уже не было. Еще не остыл очаг, на котором готовился завтрак, одиноко стояла домашняя утварь. И еще много дней по городу слышался жуткий вой собак...»

Со всех сторон полуострова к узловым железнодорожным станциям потянулись грузовики с несчастными людьми, которых силой загоняли в товарные вагоны. Куда их увозили, люди не знали... Уже 20 мая местные партийные функционеры рапортовали в Крымский обком ВКП(б) об успешно проведенной акции выселения и сообщали сведения об оставшемся имуществе крымских татар.

Основную часть среди депортированных крымских татар составляли женщины и дети: везли их в товарных вагонах, оборудованных нарами.

«В вагоне было много семей. Нас ехало три семьи — 18 человек. Нас десятеро и семья сестры отца — 3 человека и другие сестры — 5 человек. У них не было ни одного мужчины. А у нас было два мужика — два моих брата: Эфрасияб, 1931 года рождения, и Оздемир — 1940-го. Остальные 16 человек были все женского пола — такое феминистское сборище. Моя мама 1899 года рождения была среди них самой старшей».

«Не подъезжая к станции города Бахчисарай, нас высадили у железнодорожного полотна. Продержали там два часа. К вечеру подогнали эшелон с грузовыми вагонами и начали нас загружать в них. В нашем вагоне было 12 семей, все жители деревни Юкъары Каралез. Те семьи, которые вывезли раньше нас, попали кто в Костромскую область, кто в Наманганскую область, а мы попали в Самаркандскую область. Никаких условий в вагоне не было. Туалет сделали сами люди: в уголке вагона пробили дырку в полу и огородили куском тряпки. Сами добывали воду на редких остановках, бегали, искали ее. На этих же остановках из нескольких кирпичей быстро сооружали очаг, где готовили из припасов, которые смогли взять с собой. Не успели приготовить, гудок паровоза, и все бегут в свои вагоны с полусырой едой, на ходу запрыгивая в вагон».

В дороге кормили плохо, эшелоны подолгу простаивали; было много больных и умерших, тела последних конвоиры, без всякого оформления документов, попросту выбрасывали по пути следования эшелона. Передо мной уникальный документ — дневник Зылхи Люмановой, жительницы крымской деревни Тавбодрак. Первая запись в нем датирована 18 мая 1944 года. 20-летняя Зылха вела дневник в пути, прямо в эшелоне. Сильно выцветшие за эти года строки, написанные простым карандашом. На пяти страничках дневника не много эмоций, но в записях, сделанных на крымско-татарском языке, очень подробно фиксируется путь — люди надеялись, что вскоре вернутся домой. А значит, нужно было знать дорогу назад. Зылхе вернуться было не суждено: 5 июля 1945 года она умерла от брюшного тифа в Ургуте Самаркандской области.

Основную часть крымских татар направили в Узбекистан: последний эшелон туда пришел 8 июня 1944 года.

«Нас выгрузили в степи. Повезли в колхоз Ворошилова-2 — дали дом, как сейчас помню, без крыши. Четыре стены. Камыш набросали, рядом рос камыш. Шакалы придут, рядом воют. Нас четверо детей, отца не было. Братьев забрали в колхоз».

«Через 18 суток уцелевших прямо из поезда на станции Милютинская погрузили в машины и ночью привезли в горы. Кругом одни камни. Ни деревца, ни избушки... Сами выдолбали что-то наподобие окопов. Со временем каждой семье выдали по пять горбылей. Так появились крыши».

Крымско-татарские спецпереселенцы были определены на строительство Фархадской ГЭС в городе Бекабаде, на рудники «Койташ» и «Ташкент-Сталинуголь» в Самаркандской области, в колхозы и совхозы Ташкентской, Андижанской, Самаркандской областей, Шахризябского, Китабского районов Кашкадарьинской области. А также на лесоповалы Сибири и Урала.

По данным Отдела спецпоселений НКВД CCCР, в ноябре 1944 года в местах выселения находились 193 865 крымских татар, из них в Узбекистане — 151 136, в Марийской АССР — 8597, в Казахской ССР — 4286, остальные были распределены «для использования на работах» в Молотовской (10 555), Кемеровской (6743), Горьковской (5095), Свердловской (3594), Ивановской (2800), Ярославской (1059) областях РСФСР.

Говоря о том, что были «вывезены все», речь, разумеется, идет лишь о тех, кто находился в ту трагическую ночь 18 мая 1944 года на территории Крымского полуострова. Большая часть мужского населения была в это время в Красной армии. Директивы НКВД СССР № 1/21826 от 16 ноября 1944 года и № 1/1559 от 12 августа 1945 года категорически воспрещали «направлять демобилизованных из Красной армии — чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев — на территории бывшей Чечено-Ингушской ССР, бывшей Карачаевской автономной области и на территорию бывшей Кабардино-Балкарской АССР; калмыков — на территории бывшей Калмыцкой АССР, Ростовской и Сталинградской областей; крымских татар, крымских болгар, греков, армян — на территорию бывшей Крымской АССР».

Свои семьи защитники Родины находили — если, конечно, находили — уже на чужбине, в так называемых местах специальных поселений. И сами становились спецпереселенцами. На учете отдела спецпоселений НКВД только в Узбекистане в 1952 году находились 6057 участников Великой Отечественной войны, многие из которых имели высокие правительственные награды. Для них, а также для их детей и жен вопрос, отвечает ли сын за отца, еще многие годы оставался непраздным.

Непривычный климат, постоянная нехватка питания, а зачастую и крыши над головой, привели к тому, что практически сразу же среди спецпереселенцев разразились эпидемии малярии и желудочно-кишечных заболеваний. Согласно секретному сообщению заместителя наркома внутренних дел Узбекистана Меера на имя заместителя наркома внутренних дел СССР Чернышева, в июле 1944 года в Наманганской области УзССР болели до 40% спецпереселенцев, а в Пахтакорском районе Самаркандской области наблюдалось «поголовное заболевание малярией». Согласно официальной статистике, только за первые полгода, с мая по ноябрь 1944 года, от болезней и истощения в Узбекистане умерли 10 105 спецпереселенцев из Крыма, то есть около 7% от тех, кто доехал до мест поселений. Рассказы очевидцев этих событий на редкость однообразны: постоянный голод, болезни (малярия, дизентерия, тиф), изнуряющий труд и умершие — в каждой семье.

«...Зима 1945 года выдалась необычайно суровой... Узбеки сердились: это вы с собой привезли. А что на местных обижаться? Им внушали, что татары — нелюди: крадут детей, бог знает чем питаются, у некоторых — хвосты... В марте 1945 года я первым в семье заболел кровавой дизентерией. Ни лекарств, ни денег. Спасли врачи местной больницы... 29 марта мама и младший братишка тяжело заболели. В доме ни крошки. Я побежал в свою артель к новому председателю Петру Спиридоновичу Лобанову. Стою, глотаю слезы и не знаю, как сказать. Просить взаймы? Ведь болел — не заработал. Но председатель все понял. Обнял за плечи: «Пойдем, сынок!» Привел к себе домой, насыпал килограммов пять кукурузы... Кукуруза спасла жизнь, но не всем. 2 апреля умерла мама, еще через два дня — младший братишка. На помощь звать было некого. Дизентерией татары болели и умирали семьями. Мы с братом сами выкопали среди камней могилу».

«Чтобы прокормить детей, мать вынуждена была продавать на базаре вещи. Как-то раз она ничего не смогла продать. Вдруг к ней подошел старик и предложил в обмен на ведро джугары (мука из проса) отдать ее бархатное платье. Не задумываясь, мама сняла платье и осталась в одной рубашке. Мы должны быть благодарны нашим матерям, которые сами не ели, но сохранили жизнь детям. Если бы Тихий океан был чернильницей, то его бы не хватило, чтобы описать трагедию нашего народа».

«Мама! Как она боролась за нашу жизнь! Выросшая в крестьянской семье, с детства работавшая на земле, она с первых же дней жизни на новом месте завела огород. Она научилась варить нам кашу из недозрелых кукурузных зерен. Из картофельных очистков пекла горьковатые на вкус черные лепешечки. По ночам ходила поливать огород: вода на полив распределялась по очереди, часто со скандалами и драками, а ночью было легче взять воду — провести ее из центрального арыка на свой участок. Работала на износ, не жалея себя. И раньше всех ушла из жизни».

Для моего отца депортация началась раньше других — как и многие молодые люди его возраста, в начале мая 1944 года 18-летним юношей он был призван в трудармию в Гурьев: трудармия представляла собой военизированные рабочие формирования, сочетавшие элементы военной организации (мобилизация через военкоматы, внутренний распорядок), производственной сферы (нормы выработки) и лагерного режима (зона, охрана, административный режим, нормы снабжения).

Основным контингентом трудовой армии во время войны были советские немцы, полностью депортированные из мест их проживания еще в 1941 году. К концу войны, по мере выселения других народов, количество трудармейцев увеличилось. Сегодня исследователи сходятся во мнении, что институт трудармии был особой формой репрессий по национальному признаку, поскольку туда, как правило, попадали советские граждане тех национальностей, которые были официально признаны «враждебными советскому народу».

Увы, я не успела записать воспоминания отца о том времени.

А вот мама вспоминает то время так: «В 1942 году родилась у меня сестренка Халиде, отец ее не видел (был на фронте). Халиде умерла в Средней Азии в 1945 году, так же, как и две другие сестры Нефисе и Айслув. В 1945 году почти месяц мы жили без хлеба, муки, питались только фруктами — абрикосами и яблоками... Мама по селам меняла свои вещи — платки турецкие, платья, кое-что из посуды на молоко, сметану... Так прокормила нас в 1944–1946 годах. А в сорок седьмом чуть не умерли с голода — зимой фруктов нет. Выскочила какая-то трава, мы две недели питались той травой (по-моему, это была лебеда). Она одна лишь осталась полусъедобная, правда, говорили, что она тоже ядовитая. И вот за две недели эта трава до того осточертела, я думаю, если еще раз в рот ее возьму, то умру... А маленькому брату Оздемиру варили кашу, из мельницы ручной мама кое-как очищала около 100 граммов муки. Нашей мельницей пользовались люди, но в последние дни все меньше и меньше. И вот однажды мама выскребла последние полрюмочки муки и говорит: «Это уже последняя мука для малыша, теперь будем умирать с голоду, терпите и кушайте траву». И вдруг мама приносит муку гороховую и яичный порошок. Никаких подробностей не помню, как она их варила. Я уже была в состоянии прострации... Эти две недели были на грани голодной смерти... Я только помню события позже, мама говорила, если б не американцы, мы бы умерли с голоду. Оказывается, по Северному пути поставили гороховую муку и яичный порошок. Спасибо этим продуктам, что спасли меня от голодной смерти».

Ни отец, ни мама после 1944 года так ни разу и не посетили родные очаги. Отцовские родные Байдары (ныне Орлиное) Балаклавского уезда входили в закрытую севастопольскую территорию, куда крымских татар не пропускали даже в качестве курортников. А мамина деревня Аджименды умерла, как и многие керченские деревни после депортации, — они были практически моноэтничными.

Строительство новой жизни в Крыму — без крымских татар и выселенных в конце июня 1944 года греков, армян и болгар — потребовало новых трудовых ресурсов. 12 августа 1944 года Государственный комитет обороны (ГКО) в целях «быстрейшего освоения плодородных земель, садов и виноградников» признал необходимым переселить в Крым из различных областей РСФСР и Украинской ССР «добросовестных и трудолюбивых колхозников» — всего 51 000 человек, которым предстояло поселиться и трудиться в 17 000 крымских колхозах. Земли бывших татарских, болгарских и других колхозов, откуда были «произведены спецпереселения в 1944 г., с имеющимися посевами и насаждениями», передавались вновь организуемым колхозам переселенцев из областей России и Украины и закреплялись за этими колхозами в «вечное пользование» — говорилось в постановлении ГКО. Еще раньше, в июле 1944 года. по районам был распределен крупный рогатый скот, овцы и козы, «принятые» от спецпереселенцев в Крыму.

Факты мародерства в Крыму были зафиксированы даже официальными документами: «В селе Акат Карасувбазарского района бойцы из Приморской армии взломали дверь сарая, где хранилась мебель из татарских квартир, и забрали кровати, столы и другую домашнюю утварь». А вот что вспоминает крымский татарин Асан Усеинов, которому в качестве солдата Приморской армии довелось не только освобождать Крым от фашистов и наблюдать ужасные картины выселения своего народа, но и быть свидетелем последующих событий: «Наши солдаты начали взламывать двери, брать оставшиеся вещи и отправлять их посылками по почте к себе домой. Брали даже наволочки от подушек. Все вокруг было полно пуха и перьев... Наши земляки во время оккупации спрятали от немцев ценные вещи, закопав их в огороде или в сарае и сверху посадив картофель или что другое. Советские солдаты, вооружившись железными прутьями, находили эти тайники. Более всего меня возмутило это. Ведь как радовался народ, что наши пришли».

Уже к 1 декабря 1944 года в Крым прибыли 64 000 переселенцев с Украины и РСФСР, в том числе 30 444 трудоспособных.

После смерти Сталина. и особенно после ХХ съезда КПСС 1956 года, на котором был «развенчан культ личности Сталина», как говорилось в партийных документах, в воздухе повеяло весной. Был принят целый ряд актов о судьбе выселенных народов — на этой развилке истории пути «народов-предателей» решительно разошлись. Карачаевцы, чеченцы, балкарцы, калмыки, ингуши были возвращены на родину; крымские татары, немцы, турки-месхетинцы остались в местах высылки.

С этого момента началась многолетняя борьба крымских татар за возвращение в Крым. 5 сентября 1967 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О гражданах татарской национальности, проживавших в Крыму». Он отменял решения государственных органов в части, содержавшей огульные обвинения в отношении «граждан татарской национальности, ранее проживавших в Крыму», но утверждал, что они «укоренились на территории Узбекской и других союзных республик». Указ снимал ограничения в выборе места жительства для крымских татар, однако, как выяснили те, кто устремился домой, в Крым, там их вовсе не ждали: практически никто из прибывших прописан в Крыму не был. По официальным данным, в 1968–1973 годах в Крыму поселились только 3496 крымских татар — меньше сотой доли процента от тех, кого в мае сорок четвертого выгнали из их родовых домов. Потом принимались новые указы президиума Верховного совета СССР, но и они ничего не изменили. А в 1978 году было принято постановление № 700 Совета Министров СССР, фактически «закрывшее» Крым от крымских татар.

Лишь с перестройкой, в 1989 году, началась массовая репатриация крымских татар на родину. В ноябре восемьдесят девятого была принята Декларация «О признании незаконными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав» и постановление Верховного Совета СССР «по проблеме советских немцев и крымско-татарского народа». Решением Крымского облисполкома № 261 от 2 октября 1990 года создан Комитет по делам депортированных народов, на который возлагались функции приема, размещения, трудоустройства депортированных. А вскоре Крым оказался в составе независимой Украины. 

Сегодня, по прошествии 70 лет, крымские татары задаются вопросом, как жить дальше и что будет в ситуации, когда они вновь не по своей воле в одночасье оказались в другой стране. И вот уже Мустафу Джемилева — одного из лидеров крымско-татарского народа, который десятилетия боролся за право возвращения крымских татар на родину, прошел через тюрьмы, лагеря, голодовки, — российские власти отказывают во въезде в Крым.

«Живите в доме, и не рухнет дом», — писал поэт Арсений Тарковский. У крымских татар дом только один — Крым.