В осаде

Донецк — это уходящие в бесконечность широкие проспекты, пересеченные длинными прямыми улицами: как на Манхэттене, только без небоскребов. Впрочем, тут нет недостатка в современных гостиницах и бизнес-центрах из стекла и бетона, шопинг-молах и ресторанах с отличной и по московским меркам недорогой едой. Здесь много парков и зеленых бульваров, засаженных алыми розами, разливающими дурманящий запах школьных каникул и свободы. Вот только за последний месяц город опустел, нет больше пробок в час пик, закрыта половина магазинов и банков, опустели автосалоны, из которых владельцы после нескольких «реквизиций» вывезли всю продукцию, а вечером вместо влюбленных пар ходят по пустынному центру суровые автоматчики в камуфляже.

Главная тема для обсуждения: когда и куда уезжать? То и дело появляются новые слухи: украинские военные никого не выпускают; скоро закроют вокзал; скоро объявят всеобщий призыв. Все это пока неправда: вокзал работает, хоть многие поезда отменены, а на другие билетов не достать; трассы открыты. В самом Донецке эвакуация хоть и не объявлена официально, но идет полным ходом. Многочисленные университеты перенесли летнюю сессию на август и сентябрь, общежития опустели. Многие предприятия, в том числе входящие в группу СКМ Рината Ахметова, самого богатого бизнесмена Украины, отправили сотрудников в бессрочные отпуска: «У нас даже электронные пропуска заблокировали, сказали пока на две недели», — рассказал журналу сотрудник одной из компаний Ахметова. По словам того же менеджера, некоторые бизнесмены и вовсе закрыли свои заводы и даже вывезли оборудование, боясь мародерства или национализации, факт закрытия предприятий подтвердил в интервью The New Times и спикер верховного совета самопровозглашенной «Донецкой народной республики» (ДНР) Денис Пушилин. Вывезли свои семьи и сотрудники правительства ДНР, в основном в крымские санатории: «Россия нам помогает, размещает бесплатно», — пояснила The New Times координатор пресс-центра ДНР Клавдия Кульбацкая.

Если из Донецка выехать легко, самая горячая точка Донбасса, Славянск, блокирован украинской армией. Обойти блокпосты можно, но не все на это решаются. Как рассказала The New Times по телефону жительница Славянска Майя, в городе не работают магазины, не выплачиваются зарплаты и пенсии, да и банки закрыты, во многих районах нет воды и газа, то и дело слышны артиллерийские залпы: «Мы достаем как-то продукты по знакомым, у меня тетка работала в магазине, там что-то осталось, — рассказывает Майя. — Выезжать боимся, спим подальше от окон, но в нашем районе пока боев нет». Информацию о проблемах с продуктами подтвердил The New Times и Петр Дудник, пастор евангельской церкви «Добрая Весть», который вместе со своими прихожанами организовывает эвакуацию детей и стариков из города: «Никакого коридора нет, наши ополченцы пропускают всех на выезд, а с украинскими войсками приходится договариваться по каждой машине», — рассказывает священник.

При этом и Майя, и многие подопечные Петра Дудника (сам пастор на политические темы говорить отказался) поддерживают ДНР, ходили на референдум 11 мая и целыми семьями голосовали за независимость. «Думали, что Россия поможет, как в Крыму», — говорит Майя. В этом же духе на вопрос корреспондента The New Times отвечали и многие дончане, в том числе врачи донецких больниц, преподаватели донецких вузов, таксисты, случайные прохожие. Причем, по наблюдению собеседников журнала, если до начала антитеррористической операции (АТО) за ДНР выступали многие, но не большинство, каждый день боев восстанавливает против Киева все больше людей. Впрочем, российское телевидение, которое здесь только и смотрят, таким настроениям тоже весьма способствует. И несмотря на то что для большинства опрошенных The New Times горожан главное сегодня — мир, многие заявили, что готовы взять в руки оружие. «Так чего не берете?» — спросил корреспондент The New Times врача одной из донецких больниц: «Ну я же тебе не буду всего рассказывать. Здесь я на работе, а что потом происходит, то никого не волнует», — многозначительно ответил молодой доктор. Настроения в Донецке напоминают Крым, где автор провел две недели в марте: многие из тех, с кем удалось поговорить, выступает за независимость или вступление в состав России, и лишь малая часть, в основном молодежь, говорит, что хочет жить на Украине, быть частью Европы, обвиняя Москву в развязывании гражданской войны. Впрочем, разговорить таких украинских патриотов было непросто: в городе царит страх перед подвалами СБУ, захваченных ополченцами, куда, по слухам, попадают противники новой власти.

В самом Донецке почти не осталось баррикад, основные силы по защите города передислоцировались на окраины. По дороге в Донецк проезжаешь несколько блок-постов подряд: сначала украинской армии (часто с БМП и зенитками), потом — ополченцев. Между последним украинским постом и первыми бойцами ДНР обычно от 2 до 10 километров, впрочем, если медленно ехать вдоль обочины в нейтральной зоне, непременно увидишь лежащего в кювете часового с автоматом. На первом посту ДНР проверяют багажник, потом снова пара перекрестков, укрепленных на случай штурма, и уже в жилых кварталах стоит расчет с военной техникой. Если за внешние посты отвечает Русская православная армия, состоящая из местных добровольцев, то за укрепленные внутренние — батальон «Восток»: над ними развевается российский триколор, и хоть на страже стоят граждане Украины, командиры у них — россияне с военным прошлым. Ко всем блокпостам то и дело подъезжают местные жители с продуктами и водой, сердобольные женщины приносят в термосах горячее: «Так, мальчики, кушать. Сегодня борщ».

Донецкие ополченцы охотно общаются с журналистами, надеясь получить ответ на вопрос: почему Россия до сих пор не ввела войска? Если проукраинская молодежь в городе не любит Владимира Путина за поддержку сепаратистов, то здесь в нем разочаровались из-за того, что до сих пор не сработал крымский сценарий. Социальный профиль ополченцев разный: шахтеры, строители, бизнесмены, автослесари. Сами пошили форму, на свои деньги купили бронежилеты (1800 гривен — $150). Только оружие получили под расписку от старшего по группе. Все тут же вспоминают свои русские корни: у кого родители из Ростова, у кого бабка из Воронежа. «Мы 23 года прожили без родины, без флага, мы за Донецкую республику и за Россию», — вот один из ответов.

На Путиловском блокпосте в 2 км от Донецкого аэропорта с корреспондентом журнала разговорился боец по кличке Лихач — у него аж два высших образования: инженер-проектировщик и архитектор. До войны была у него и хорошая работа, и деньги, но «это наш дом, наш город, нам отсюда деваться некуда, будем защищать его до последней капли крови». И вот неделя на подготовку (Лихач даже в армии не служил) и — в строй. Лихачу не занимать пафоса, но видно, что он не болтун: на объемном бицепсе наложена шина — вывихнул руку при задержании мародеров. Лихач рассказывает, что аэропорт находится в руках украинской армии, прошлой ночью там даже сел гражданский самолет, на котором, скорее всего, прибыло подкрепление. Аэропорт простреливается по периметру снайперами, а каждую ночь в ближайшей лесополосе происходят перестрелки между противниками. Тут же рядом и разграбленный 29 мая магазин «Метро», он также в пределах досягаемости снайперских винтовок, что не останавливает жителей соседних районов: «То и дело выезжаем в ту сторону на разведку и ловим мародеров, — рассказывает Лихач. — Вон они у нас тут на общественных работах, окопы копают».

Расчистили баррикады и у входа в Донецкую областную государственную администрацию (ОГА). О том, что это — сердце самопровозглашенной республики, напоминают лишь разбитая плитка, острый запах мочи у входа, да все те же люди с автоматами. Интересно, что помимо военных вопросов руководство ДНР ничем, похоже, в городе не занимается. Сотрудники разогнанной, то есть подчиняющейся Киеву администрации, продолжают работать в зданиях других ведомств. Налоги поступают в киевский бюджет, Киев же выплачивает пенсии и зарплаты, улицы убираются, продукты завозятся. По сведениям The New Times, руководство области, включая глав МВД и СБУ, уехало в столицу, из начальства в Донецке остался лишь мэр Александр Лукьянченко: он сторонится политических заявлений, наверное, именно поэтому здание горсовета автоматчики ДНР посетили, но захватывать не стали. В городе при этом работает милиция (милиционеры, впрочем, ходят без оружия, по крайней мере, те, что повстречались корреспонденту The New Times) и сотрудники Дорожной автоинспекции (ДАИ), но по словам горожан, ни те ни другие не вмешиваются, когда бойцам ДНР нужно «временно изъять» чей-нибудь автомобиль. («Изымаем только у предателей и под расписку, пользуемся аккуратно», — пояснил The New Times один из командиров Русской православной армии.)

Тот же командир, впрочем, рассказал, что в городе есть и преступники, которые «отжимают» авто под видом бойцов ДНР: «Мы с ними боремся, машины возвращаем». «Бандиты захватили власть в городе, — парирует на это пожелавший остаться неизвестным сотрудник областной администрации. — Когда они занимали здание, они украли всю портативную технику: фотоаппараты, ноутбуки, планшеты. Разломали все двери, потому что открывали их с ноги, никто не подумал, что в диспетчерской есть ключи».

Внутри ОГА по-прежнему царит революционный беспорядок. На первом этаже завалы из мешков с песком и арматуры, на этажах поломанная мебель, матрасы, мешки с мусором, на дверях с выломанными замками приклеенные на скотч листочки с предостерегающими надписями: «Занято!», «Нельзя!» и «Не входи, убьет!» В пресс-центре на 7-м этаже, расположившемся в кабинете замгубернатора Тамары Лукьянчук (табличка с ее именем по-прежнему висит на двери), обстановка царит домашняя. Бардак на столах, грязные чашки, полные окурков блюдца, белорусский флажок в стакане с ручками. Именно сюда 2 июня вооруженные люди привезли на «профилактическую беседу» главных редакторов местных газет «Вечерний Донецк» и «Донбасс». Несмотря на то что премьер-министр ДНР Александр Бородай выразил сожаление в связи с таким «перегибом», главреды выпуск своих газет временно приостановили.

Координатор пресс-центра Клавдия Кульбацкая занимается одновременно выдачей аккредитаций журналистам, сбором прессы на митинг матерей украинских военнослужащих, которые собираются требовать отпустить их сыновей из расположенной в Донецке воинской части, и эвакуацией детей из города («сама внуков отправила сегодня в Евпаторию»). У нее то и дело звонит телефон, к ней приходит блогер, предлагающий организовать рассылку новостей ДНР по своей базе, из расположенной за кабинетом комнаты отдыха выходит другой сотрудник пресс-центра Дима, переодевшийся в камуфляж, чтобы проехаться по блокпостам, секретарь пресс-центра приносит Клавдии кофе, а потом садится к Диме на колени и начинает смачно целоваться. Тут все свои.

Единственное место в ОГА, сохранившее хотя бы видимость порядка, — 11-й этаж, где располагаются приемные премьер-министра ДНР Александра Бородая и председателя Верховного совета Дениса Пушилина. В холле перед кабинетом Пушилина, впрочем, тоже пахнет табачным дымом, окно на лестницу разбито, охранник с калашниковым то и дело пролезает в него, чтобы покурить. На кожаных креслах рядом с неработающими лифтами сидят двое: военный в одноцветной форме цвета хаки, голубом берете, массой медалей и майорскими звездами на погонах и пожилой мужчина в гражданском и в очках. «Откуда вы?» — спрашивает мужчина в очках. «Разведывательное управление», — отвечает майор. «Оружие?» — «Макаров». — «Патроны?» — «Две обоймы». Потом между двумя мужчинами происходит оживленная перепалка, которая касается объявленной 5 июня мобилизации: «Невозможно, когда невоенные люди занимаются этим, — ругается майор. — Надо звонить по подразделениям, спрашивать, кто убит, кто ранен». «Можно связаться с Ходаковским (Александр Ходаковский — командир батальона «Восток». — The New Times)», — смущенно предлагает его собеседник в гражданском. «Да что мне ваш Ходаковский? У меня прямое подчинение Москве. Я — русский офицер!» — горячится майор. Гражданский, поняв, что дело принимает неожиданный оборот, уводит голубой берет в другое помещение.

„

— Откуда вы?

— Разведывательное управление.

— Оружие?

— Макаров.

— Патроны?

— Две обоймы.

— Можно связаться с Ходаковским.

— Да что мне ваш Ходаковский? У меня прямое подчинение Москве. Я — русский офицер!

Сам Пушилин — серый костюм, невзрачный галстук — больше похож на банковского клерка, чем на воинственного лидера непризнанной республики. Он почти обреченно соглашается с тем, что в ДНР присутствует двоевластие, впрочем, тут же поправляется: «Есть некая имитация власти со стороны Киева». Пушилин объясняет это тем, что Донецк платит в бюджет страны в два раза больше налогов, чем получает дотаций: «Все это ложь по поводу того, что мы — дотационный регион». Не подчиняются правительству и люди с автоматами. Так, на вопрос о гражданских заложниках, которых держат в подвалах Славянска, Краматорска и Донецка (1 июня был опубликован список из 44 человек, в числе которых активисты, бизнесмены, чиновники и даже театральный режиссер), Денис Пушилин ответил, что их хотели бы обменять на активистов ДНР, но Киев не очень печется об их судьбе. Тут же, впрочем, объясняет, что на каждого задержанного есть доказательная база по шпионской деятельности, а задержаниями вообще занимается силовой блок, на который правительство не влияет. «Мы занимаемся политикой и выработкой стратегических решений», — поясняет Денис Пушилин, не вдаваясь в конкретику и тут же переходя к мечтательным рассуждениям о том, что он — патриот Российской империи, а ДНР — это только начало для объединения всех славянских народов под знаменем «русского мира». Что делать тем молодым людям, которые родились в Донецке, но считают себя патриотами Украины? «Нас все время учили неправильному патриотизму, навязывая нам Украину, — отвечает Пушилин. — Да и потом, это лишь редкие исключения».

Впрочем, молодая власть надеется не только на имперский патриотизм своих сторонников, но и на помощь соседа: «В Донбасс необходимо ввести российский миротворческий контингент, — уверен Пушилин. — Одних добровольцев из России недостаточно». А как же «русский офицер» в его приемной? — «Простая бравада. Был бы на самом деле русский офицер, вы бы такого не услышали». И добавляет: «Вы осторожнее, пожалуйста, на журналистов идет сейчас настоящая охота. Нас можете не опасаться, а вот украинцы могут что-то сделать с вами, а потом свалить на нас». В устах спикера это, впрочем, звучит скорее как угроза, нежели как забота.

Как пояснил The New Times командир Русской православной армии по кличке Самарканд, практически все добровольцы, приезжающие в Донбасс из России, отправляются в горячие точки — Славянск, Краматорск: «Там нужны бойцы с опытом, времени на обучение нет». По словам Дениса Пушилина, в рядах народного ополчения сражаются также уроженцы Приднестровья, Польши, стран бывшей Югославии. Это не значит, впрочем, что в активных боях участвуют только иностранцы, число россиян разные источники журнала оценивали от 5% до 10%, сообщая, впрочем, что в последнее время количество приезжающих сильно увеличилось: в объезд КПП, по проселочным дорогам, через так называемую зеленую границу с Ростовской областью каждую ночь в страну прибывают колонны КамАЗов с добровольцами и оружием. По словам нескольких собеседников журнала, именно усилившийся поток помощи заставил украинскую армию попытаться перекрыть границу с помощью тяжелой техники, а ополченцев — начать в ответ бои за отдельные погранзаставы.

„

«У нас был еще цветочно-конфетный период, — рассказывает Кибальчиш. — И тут ранение. Врачи сначала говорили, что инвалидом на всю жизнь останусь. А она вот со мной поехала, выходила меня, некоторые лекарства мне бесплатно не полагались, она покупала за свои»

Чтобы понять, кто же на самом деле здесь воюет, корреспондент The New Times отправился в донецкие больницы, куда доставляют раненых с фронта. Во всех трех центральных больницах — им. Калинина, ЦГКБ № 1 им. Вишневского и Донецкой областной клинической травматологической больницы — был введен специальный режим: отменены плановые операции и госпитализации, больных стараются выписывать как можно быстрее, причем не только гражданских, но и самих раненых. При этом врачи подтвердили The New Times, что не испытывают недостатка в медикаментах или крови для переливания: раскупорили запасы лекарств, хранившиеся на случай форс-мажорных обстоятельств, к тому же с лекарствами помогает Красный Крест. «На станции переливания крови повесили уже объявление, чтобы люди не приходили, все хранилища забиты», — сказал журналу заместитель генерального директора по хирургической службе больницы им. Калинина Андрей Сагалевич. Точное число раненых врачи сообщать отказываются, непонятно к тому же, кто из пациентов принадлежит к ДНР, а кто является пленником, если не заложником: «У некоторых раненых специальная охрана, мы не знаем, кто они, но видим, что относятся к ним по-разному», — рассказал врач одной из больниц, попросив не указывать его имени. Впрочем, если в больнице им. Калинина охраняются отдельные палаты, то в областной травматологии автоматчики дежурят прямо у входа в приемное отделение.

Есть среди раненых и россияне, но немного — те же 5–10 %. «К нам очень много привезли кавказцев, когда была битва в аэропорту 26 мая, — рассказал один из врачей отделения травматологии. — Их кого ни спросишь, откуда они, все говорили — Грозный, Владикавказ, Махачкала. Настоящих имен, впрочем, никто не называет. «У нас тут одни Пушкины и Некрасовы, вчера вот Путина привезли. С осколочным», — смеется Андрей Сагалевич.

Путина в хирургическое отделение больницы им. Калинина доставили 4 июня вместе с 15 другими бойцами из Семёновки, окраины Славянска. 13 человек выписали на следующий день, двое остались лежать с ранениями средней тяжести. Ехали на старом разбитом автобусе, пробираясь ночью полями в объезд украинских постов, вместе с ранеными несколько гражданских сопровождающих, в том числе 15-летняя Настя, дочь полка, которая суетится возле автобуса и кормит вояк с руки растаявшей на жаре шоколадкой. На пороге отделения, рядом с Настей сидит другой сопровождающий мощный мужчина лет 45 по кличке Камаз. Камаз — россиянин. Родился в Ростовской области, переехал в Симферополь, в марте вступил в отряды крымской самообороны, охранял Симферопольский аэропорт. За спиной у Камаза — Карабах и Приднестровье, в Крыму был небольшой бизнес, но заниматься им было неинтересно: «Когда в Крыму все закончилось, я понял, что там мне ловить нечего, а тут наступает фашизм. Сидеть на месте я не мог». На Украину Камаза переправил Союз десантников России, но, по его словам, есть и другие организации, которые занимаются снаряжением ополченцев. Границу пересекали все в той же Ростовской области и именно на КамАЗах: «С нами много ехало народу, крымчане, парни из Ростова и даже из Челябинска, — рассказывает Камаз. — Кадровых военных не было, вообще мало у кого есть даже профильное военное образование. Но у большинства — боевой опыт». Денег, по словам Камаза, им никто не платит, приехали по зову сердца, «сражаться за русских братьев».

Впрочем, если у многих приехавших на Украину россиян есть за плечами постсоветские войны, украинцы, вставшие под флаг ДНР, часто ничем таким похвастаться не могут. В соседнем отделении неврологии в 6-местной палате лежат пятеро раненых из другого «привоза». Грязно-желтые стены, железные койки с тонкими матрасами, армейские ножи в изголовьях. Двое раненых из Харькова, один из Одессы и двое из Донецкой области. Один из харьковчан, невысокий темноволосый живчик, чем-то напоминает Мальчиша-Кибальчиша из советского мультфильма, только без буденновки и с залитыми зеленкой шрамами на пол-лица. Кибальчиш окончил вуз по специальности «Автоматические системы управления», работал начальником смены на нефтебазе, получал немаленькую для Харькова зарплату — $1000. «У меня родители там не последние люди», — поясняет Кибальчиш. По его словам, он вместе с другим харьковчанином из той же палаты (18-летним разнорабочим) участвовал в протестах против киевской власти, захвате 6 апреля харьковской областной администрации, а когда митинги были подавлены, связался через интернет с Игорем Стрелковым и приехал в Славянск. «Мой дед погиб в Великую Отечественную, я не допущу, чтобы на мою землю снова пришли фашисты», — аргументирует свой поступок боец. Что думают по этому поводу родители? «Мама плачет, отец гордится», — говорит парень, впрочем, родители узнали обо всем от знакомых, только когда он был уже в больнице, но навестить не могут: чтобы не раскрыть настоящее имя. Повоевать Кибальчишу много не довелось: при одном из артобстрелов водитель автобуса, в котором он оказался, не справился с управлением и врезался в столб. Итог: множественные переломы позвоночника и лица.

На соседней койке сидит тихая тонкая девушка, которая во все время разговора не отрывает глаз от компьютера (в больнице есть бесплатный Wi-Fi). Это Рита, с которой харьковчанин познакомился на фронте. Рита работала медсестрой в психиатрической клинике в Славянске, а в свободное время, как и многие другие жители, помогала повстанцам: приносила им еду, воду, сигареты, стирала, готовила. Так и познакомились. «У нас был еще цветочно-конфетный период, — рассказывает Кибальчиш. — И тут ранение. Непонятно было, смогу ли я когда-нибудь ходить, врачи сначала говорили, что инвалидом на всю жизнь останусь. А она вот со мной поехала, выходила меня, некоторые лекарства мне бесплатно не полагались, она покупала за свои». Рита смущенно улыбается, краснеет и утыкается в компьютер. «Ну а как же ж. Разве можно иначе?» — бормочет она и улыбается своему раненому герою. После выздоровления оба собираются вернуться на фронт: Кибальчиш хоть писарем, если ходить не сможет, Рита — медсестрой. Выпишут его, правда, только через пару месяцев, остается только надеяться, что любви у Риты и Кибальчиша будет больше, чем войны. Как и у всей Украины.