Кризиса нет, есть коррекция.
Миру нужна новая финансовая архитектура, российский ЦБ непра- вильно борется с инфляцией, а по ВВП на душу населения мы скоро догоним Восточную Европу. Главный экономист компании «Тройка Диалог» оценивает взаимосвязь мировой и российской экономик
Евгений Гавриленков —
Максиму Бланту
Евгений Евгеньевич, какова вероятность нового витка кризиса и чем это грозит мировой экономике?
На самом деле я не вижу никакого всеобъемлющего глобального кризиса. То, что происходит в финансовом мире, — это некая корректировка. Есть проблемы на конкретном рынке ипотечного кредитования в США, есть торможение ряда стран, включая Америку. Но когда мировая экономика третий год подряд растет на 5% и на будущий год прогнозы МВФ близки к этому уровню — 4,8%, я не думаю, что это кризис. Если мы посмотрим, что происходило раньше, то увидим: среднегодовые темпы роста мировой экономики составляли 3—3,5%. И несмотря на все эмоции, фондовые индексы находятся либо на исторических максимумах, либо в непосредственной близости от них.
Все больше аналитиков склоняется к тому, что жизненно необходима глубокая коррекция.
Коррекция происходит. Будет ли она продолжаться? Скорее всего. Это не первая коррекция. Мы в августе наблюдали: индексы упали на 9 —15%. В феврале-марте было то же самое. Просто наступает момент, когда надо фиксировать прибыль. Но я недаром говорил о темпах мирового экономического роста. 5% — это много. Значит, рост генерируется какими-то компаниями, которые зарабатывают прибыль и акции которых растут.
Просто я хотел бы подчеркнуть, что аномальное поведение экономик и рынков мы, скорее, наблюдали в предыдущие годы. И если мы притормозим и уйдем от нынешних 5% к 3,5 — 4%, я не вижу в этом кризиса. Рост будет продолжаться какое-то время высокими темпами до тех пор, пока принципиально что-то не поменяется в мировой финансовой архитектуре. Эта мощная волна спроса была стимулирована отчасти искусственно после 11 сентября 2001 года.
Серией снижений ставок, предпринятой ФРС?
Не только, еще дефицитами бюджетов. Весь пафос макроэкономической политики в развитом мире был направлен на стимулирование внутреннего спроса. Но когда ставки снижаются до 1% в Америке, до 2% в Европе, а в Японии до 0,25%, это явно ситуация, которая не способствует аккумулированию сбережений в этих странах. При таких ставках люди не сберегают, а потребляют и берут в долг. Берут кредиты — и ипотечные, которые сейчас прорвались, и потребительские. Тогда эти действия принесли эффект — рецессии не произошло. Но возникла следующая ситуация: в развитом мире норма сбережения упала, в то время как от стимулирования спроса в развитом мире выиграли страны развивающиеся — те, которые оказались более конкурентоспособны за счет дешевой рабочей силы. Они предложили на мировой рынок товары. Это Китай и страны, которые обеспечивают производственный процесс, вроде России — поставщики сырья, энергии. И рост сбережений сместился в развивающийся мир.
— Кризис доверия —
Многие считают, что политика стимулирования спроса уже не может приносить эффективных результатов, поскольку кредитные портфели наращивать можно теперь лишь за счет ненадежных заемщиков. Помогут ли нынешние меры решить эту проблему?
Проблема порождена не только плохими заемщиками. Для того чтобы снизить риски во всей системе и у себя лично, банки секьюритизировали эти долги (выпускали под них облигации. — The New Times), и они разошлись по миру. Это стало катализатором, который обнажил проблему. Но принципиальная, фундаментальная проблема заключается в том, что норма сбережений резко упала и стал расти долг. Несмотря на то что впоследствии ставки ФРС и ЕЦБ выросли, ситуация не поменялась, потому что в Японии ставка остается низкой. А мир уже един, по крайней мере финансовый мир. И для крупной компании нет смысла занимать на родном рынке под 5 —7%, когда можно под полпроцента занять в Японии.
По сути, что бы ни говорили сейчас представители центральных банков, они потеряли контроль над динамикой денежного предложения. Они уже не контролируют прирост денежной массы в своих странах, хотя рынки и сами центральные банкиры по инерции в это верят. Когда есть почти бесконечный источник дешевой ликвидности в Японии, деньги переносятся частными инвесторами в ту страну, в которую они считают нужным.
И при избыточной денежной массе мы наблюдаем кризис ликвидности?
Это кризис доверия, а не кризис ликвидности. Просто банки затормозили свою активность. Это напоминает 2004 год в России, когда экономика росла очень приличными темпами, лучше, чем когда бы то ни было: и инвестиции, и денежная масса — все было неплохо. Но после закрытия Содбизнесбанка пошли слухи о том, что другие кредитные организации тоже ждут своей очереди, и банки перестали друг друга кредитовать, ставки пошли вверх, начался отток депозитов. Чтобы хоть как-то стабилизировать ситуацию, потребовалось примерно 12 месяцев. Я думаю, что нынешняя проблема постепенно начинает рассасываться.
Ну а в целом механизм — я его называю bubble-blowing machine1, когда в Японии нулевая ставка и до бесконечности, по сути, можно печатать деньги, — по-прежнему работает. И до тех пор, пока этот механизм не будет ликвидирован, появление тех или иных проблем, «пузырей» — неизбежно.
Что генерирует уже потребительскую инфляцию? Какими могут быть действия в том числе и центральных банков?
Цены на любые виды активов раздувались — цены на недвижимость, сырьевые товары, металлы. На все, что хоть как-то может сберегаться в условиях избыточного предложения денег в мировой экономике. Что сейчас происходит с пшеницей, тоже понятно: когда цена на нефть уже устойчиво держится выше $70 за баррель, становится экономически эффективным производство альтернативных видов топлива. Растет не только пшеница, но и масличные, рапс, кукуруза. Это как раз и свидетельствует о том, что нет проблемы с деньгами — денег много.
Что могут сделать центральные банки? Да ничего они не могут сделать, пока они не контролируют рост денежного предложения. Если ФРС или ЕЦБ будут дальше повышать ставку, это создаст еще более выгодные условия для того, чтобы деньги создавались в Японии и перемещались в зоны, где процентные ставки выше.
При этом, когда капиталы стали накапливаться в развивающихся странах, встала задача куда-то их вкладывать, а вкладывать особо уже некуда. И появились госфонды, которые пытаются купить какие-то материальные активы в развитых странах. Сразу же развитый мир заговорил о том, что в этом есть какие-то негативные политические моменты, национальная безопасность.
Если придерживаться либеральной политики в сфере торговли и капитальных потоков, я считаю, что нужно собираться представителям «семерки», «восьмерки», «десятки» — с учетом того, что есть еще Индия, Китай, Бразилия, — и решать вопрос о новой финансовой архитектуре. Проблема еще и в том, что мир был доллароцентричным, но мы видим, что происходит с долларом.
— Политический доллар —
Падение доллара связано с поисками альтернативы или с тем, что просто диверсифицируются портфели в пользу евровалюты?
Сейчас получается так, что исчез этот ориентир, на который все раньше смотрели. И проблема в том, что доллар политически обременен. Точно так же, как наш советский рубль: в 1970 —1980-е годы он нес политические обязательства, поддерживая ряд африканских или латиноамериканских стран. Политическая обремененность стоит денег, влияет на экономику, сильно влияет на качество валюты. Доллар идеологически обременен идеями продвижения демократии, военными кампаниями. Это гигантские расходы, и это подрывает устойчивость валюты. Поэтому я и говорю, что денежные власти и валюта должны быть политически неангажированными.
А что в России?
Политика нашего ЦБ, направленная на сдерживание инфляции, была абсолютно неправильной. Такие явные призывы к укреплению рубля, которые были слышны из ЦБ еще два года назад, не приводят к снижению инфляции. Как следствие мы видим, что в условиях гарантированного укрепления рубля резко увеличился приток капитала, заимствования на внешнем рынке. Это просто игра в одни ворота: когда денежные власти вам официально говорят, что номинально рубль укрепится, только ленивый не приведет деньги в страну. В результате рост денежной массы ускорился — к первому полугодию он достиг в годовом исчислении 60%, и это создало инфляционный потенциал.
ЦБ покупает меньше долларов. Меньше рублей попадает в экономику…
С самого начала это было ложной идеей. Когда вам надо купить $100 млрд, нет большой разницы, будут ли они покупаться по 29 или по 28 рублей. Теоретически идея снижения объемов покупок могла быть реализована, если бы было такое разовое двукратное снижение — скажем, с 29 до 15 в течение ночи, — тогда это работает. А прогнозируемая и гарантированная динамика только увеличила объем покупок валюты Центральным банком и ускорила рост денежной массы вследствие резкого увеличения притока капитала. Потому это в корне неправильная денежная политика. Кроме того, когда расходы бюджета растут на 28%, как в этом году, какой еще может быть результат с инфляцией?
В августе-сентябре было отмечено резкое замедление промышленного производства в России. Является ли это сигналом к началу замедления экономики?
Действительно, замедление есть. Но надо вспомнить, что перед этим было совершенно аномальное ускорение в первом полугодии, когда пошел вал внешних заимствований. Дешевые деньги, лавинообразный рост потребительского и ипотечного кредитования, всплеск инвестиционной активности госкомпаний. И мы резко ускорились, уйдя вверх от нашего среднегодового тренда роста в 6 —7%. Сейчас просто идет возврат к более привычным для нас темпам. Если мы посмотрим на Китай, он растет более высокими темпами — 10 —11%, но не надо забывать, что Китай растет в условиях гораздо более стабильного курса национальной валюты, а мы — на фоне укрепляющегося рубля. Если же посмотреть на рост ВВП на душу населения по текущему курсу и сравнить нашу динамику с китайской, то у нас она будет опережающей. Это означает, что укрепление рубля стимулирует какие-то внутренние изменения — внутренние подвижки, изменения в экономике.
Уже в следующем году при ожидаемой динамике рубля ВВП на душу населения превысит $10 тысяч. Это уже уровень Польши, которая начала расти гораздо раньше. Мы приближаемся вплотную к странам Восточной Европы по уровню доходов в среднем по стране. И модель роста тоже меняется. Если при дешевом рубле, при дешевой рабочей силе это была больше экспортно ориентированная модель — вывозили все что возможно, — то сейчас мы уже действительно становимся менее конкурентоспособными, но это скорее внутренне ориентированная экономика. Когда такими темпами растет и укрепляется национальная валюта, это больший стимул к развитию внутреннего рынка. Внутренний рынок действительно становится доминирующим.
