«Это уже не локальный конфликт»

Боестолкновения между ополченцами и Национальной гвардией продолжаются уже четвертый месяц. Донецк подвергается постоянному обстрелу тяжелой артиллерии и установок «Град», под плотным огнем оказываются жилые дома, больницы и детские сады. В некоторых районах города отсутствует электроэнергия, вода и газ. Спасая свои жизни — погибло уже почти 450 мирных жителей, четверо только за один день, 7 августа, — дончане покидают город.

Корреспонденту The New Times удалось пообщаться по телефону с представителями противоборствующих сторон:

Сейчас в Донецке осталось уже очень мало людей — выехало где-то три четверти населения из миллиона. Понимаете, что это значит для такого крупного города? Еще чуть-чуть, и сюда уже никто не вернется. Уезжают даже шахтеры — и шахты закрываются. А если за шахтами никто не будет следить, то их затопят подземные воды, начнутся обрушения породы, полгорода может уйти под землю.

Уже очень много домов пострадало от бомбежек: около сотни многоэтажек, и с каждым днем их все больше, а «пораненные» частные дома вообще не сосчитать. Я говорю не просто про выбитые стекла — про прямое попадание снаряда. В четверг, 7 августа, в самом центре города снаряды «прилетели» в больницу и в несколько высотных домов — трое дончан погибло. Еще через несколько часов обстреляли Петровский район — двое погибших. Вообще в Кировском и Петровском районах почти каждый день что-то взрывается. Раньше утюжили Киевский район — возле аэропорта. Там частный сектор, попадание одного снаряда — и целая семья без дома. Мы — артиллерией, они по нам — в ответ. Ясное дело, что кто-то может промахнуться.

В Донецке многие магазины закрываются. Хотя для нас это небольшая проблема. Мы обеспечены всем необходимым на несколько месяцев вперед. Есть свои запасы провизии, горючего… Мы же не просто так захватывали воинские части и складские базы. Не секрет, что там базируемся и там все храним. Но пока питаемся тем, что есть в магазинах, чтобы не расходовать свои запасы.

Сейчас город полностью под колпаком, и совсем скоро с продуктами станет туго. Жалко мирных жителей, в случае осады им придется сложнее всего. У нас-то ведь есть даже свои больницы, врачи и медикаменты. А у них — нет. Есть негласный приказ: не делиться с теми, кто не поддерживает ДНР. В глухой блокаде мы можем продержаться до полугода, а вот штатские и пару месяцев не протянут.

Но все равно: после позорного отступления из Славянска и прихода в Донецк наши дела с каждым днем все хуже. Мы думали, что местное население нас полностью поддерживает: по большом счету это была ошибка. Есть, конечно, такие, кто приносит нам еду и вещи, но таких очень мало.

Тактика боев сейчас такая: мы бьем по украинской армии из города, они — отвечают. У нас нет другого выбора. Выйди мы в поле, нас всех перебьют в первые же пять минут. Вообще при лобовом контакте гибнет очень много наших: потери исчисляются тысячами. Обычно мы отстреливаемся из окраинных кварталов и быстренько отступаем к центру Донецка, а потом слышим, как наши позиции сзади накрывает артиллерия. Я иногда с ужасом думаю: а ведь там могут быть обычные мирные люди.

„  

Ополченец Александр: «Жалко мирных жителей, в случае осады им придется сложнее всего. У нас-то есть даже свои больницы, врачи, а у них — нет»  

Если бы была возможность начать все заново, я бы никогда не пошел на такое. Грабят банки, а потом этими деньгами выдают нам «боевые». Отбирают машины, даже «скорой помощи». Все, что нам нужно, попросту изымается у местного населения. Тех, кто не отдает добро по-хорошему, отправляют на исправительные работы — например, строить укрепления на передовой. Попадаются, правда, как у нас говорят, «особо ценные люди» — к ним хорошо относятся и не бьют, стараются обменять на наших, которые попали в плен к украинцам. Иногда мы обмениваем даже «двухсотых» (т.е. погибших. — The New Times). После боев обходим территорию и собираем трупы украинских военных. Если удается взять какого-то «укра» в плен, тогда поручаем ему «собрать» своих товарищей. После этого наши командиры договариваются с украинцами о встрече и обмениваются убитыми.

Вообще-то, была бы такая возможность, я бы сложил оружие и покинул Донецк. Но у меня семья, свои же не выпустят из Донецка — скажут, что дезертировал, а это равносильно смерти. Сейчас большинство тех, кто взялся за оружие, находятся «на крючке» у верхушки ДНР. Практически на каждого регулярного бойца-ополченца есть анкетные данные, вычислить, где прячется дезертир, не составляет труда.

Конечно, когда прикажут, я вновь пойду в атаку и буду стрелять. Но я больше никого не хочу убивать — буду целиться в небо! Иногда я думаю о том, чтобы подставиться под пулю. Жену и дочь погибшего никто не тронет — это негласное правило, которое знают и соблюдают все.

Я родился и вырос в Донецке, сейчас живу в Киеве. Зимой был на Майдане, охранял администрацию президента, получил ранение плеча — кто-то кинул кирпич. Я недолюбливаю евроактивистов, но присяга Родине дается один раз, а те, кто нарушил приказ и принял присягу другого государства — предатели. У меня дед почти до Берлина всю войну прошел, отец в Афганистане был, и о воинской чести я знаю не понаслышке. Сейчас многие из «Беркута» и активисты Майдана плечом к плечу сражаются против террористов, и у них не возникает чувства неприязни — Родина в опасности. Хотя, вообще вся эта АТО (Антитеррористическая операция. — The New Times) сама по себе какая-то идиотская.

Как выяснилось, у Украины вообще не было армии. Была лишь одна большая толпа солдат, никак не подготовленных к боевым действиям. Посмотрите на Европу или Россию — их войска постоянно проводят учения, а нас пару раз в год вывезут на полигон — и ладно.

Когда нас направили в зону АТО, сперва мы прибыли в Харьковскую область — в лагерь. Это были ужасные условия, спали фактически на сырой земле, а о питании вообще не говорю. Зато у наших командиров условия были практически идеальные — прям как в фильмах показывают, большие палатки, в которых было тепло и сухо, да и питались совсем не так, как мы. Бронежилетов на всех не хватало, хоть касками обеспечили — уже хорошо. У нас была старая форма, старые берцы, все старое, износившееся или превратившееся в труху на складах. Но волонтеры кое-как наладили ситуацию, помогли и с бытовыми предметами, и с экипировкой. Фактически, жители, которые всю жизнь платили налоги на содержание армии, были вынуждены вновь «скидываться» для военных. А теперь представьте чувства гражданского человека, когда он в один день узнает, что у его страны нет армии, а боевики уже пытаются оттяпать хороший кусок страны.

Многие ребята не были готовы к боевым действиям, и огромной проблемой была координация. В том числе здесь, в Донецкой области. Был случай, когда мы на броне подъезжали к украинскому блокпосту, а по нам открыли огонь. Никто не пострадал только по счастливой случайности: старший блокпоста был знаком с нашим офицером и успел разглядеть его в оптику. Это уже потом мы начали цеплять украинский флаг, чтобы нас было видно издалека. Еще пару месяцев назад вся АТО было сплошным клубком каких-то непонятных действий. Да и сейчас неразберихи хватает. Сейчас все вопят, что в Донецке мы обстреливаем мирных жителей. Это не так. Мирный житель никогда не возьмет в руки оружие… У нас работает разведка, если террористы ставят на пустыре «Град» и обстреливают нас — мы отвечаем. Среди наших очень много погибших. Официально говорят: в зоне АТО погибло около 400 военных. Врут! Реальная цифра раз в восемь больше, еще многие пропали без вести — это те, чьи останки не удалось обнаружить или распознать.

Нам обещали платить по 1000 гривен (около 3000 руб. — The New Times) в день, до сих пор обещают. А в итоге, едва дотягивает до 2000 в месяц. Многие ребята воюют не за деньги, а потому что боятся за свои семьи, что боевики придут на их земли и начнут проводить референдумы. Сейчас сознание людей начало меняться, когда мы приходим в города и села, люди радуются нам.

„  

Военнослужащий украинской армии Юрий: «Сейчас к Донецку стягиваются колоссальные силы: танковые колонны, артиллерия… Такого сопротивления мы даже под Славянском не встречали»  

В Славянске многие женщины плакали, обнимали и целовали солдат. Были и те, кто нас ненавидел. Стоит такой человек в очереди за гуманитарной помощью, которую привезли украинские солдаты, а взгляд полон ненависти.

Люди просто не понимают, что втягивают свою страну в войну. Бывает, что нас просто боятся из-за того, что наслушаются всяких сказок. Нет, мы не убиваем женщин и детей, насильно в Нацгвардию не забираем, никого не расстреливаем, пленных не пытаем.

Сейчас к Донецку стягиваются колоссальные силы. Танковые колонны, артиллерия. Это давно уже не локальный конфликт, это — настоящая война. Такого сопротивления мы даже под Славянском не встречали. Идут тяжелые бои за города-спутники Донецка: Горловку, Ясиноватую. Пока мы контролируем юго-западные подступы к Донецку. Нас постоянно поливают «Градами» и артиллерией. Стреляют из города.

Неделю назад (3 августа. — The New Times) нам удалось частично разграничить Луганскую и Донецкую область. Однако добиться полной блокады Донецка пока не удается. Малые группы все равно могут свободно перемещаться между областями и потихоньку снабжать Донецк оружием. Да и как еще иначе Бородай (подавший 6 августа в отставку экс-премьер ДНР Александр Бородай. — The Nеw Times) мог бы съездить в Россию, а затем вернуться в Донецк? Хотя кому-то это может быть и выгодно… Вообще, такое чувство, что наверху, в Киеве, очень много предателей. Иногда мы сами не знаем, куда отправится колонна, а ее уже ждет засада.