Лето 2014-го

Валерия Новодворская (17 мая 1950 — 12 июля 2014)	Марина Ходорковская (13 сентября 1934 — 3 августа 2014)

Одно из самых сильных впечатлений этого тяжелого, мучительного на трагедии и потери лета — реакция социальных сетей на события последней недели. Без преувеличения вся лента посвящена… еде: какие продукты власть запретила, да как обойтись без камамбера и просекко. В этой едальной тематике совершенно потерялась новость о свадьбе 6 августа Анны Карповой и одного из узников Болотной Алексея Гаскарова — внимание! — в СИЗО «Бутырки». Гаскарова, как и троих его ни в чем неповинных подельников, 18 августа ждет приговор, и мало кто сомневается, что приговором будет тюрьма.

Видит бог, нужно было придумать эти идиотские санкции власти, чтобы так обнажилась несостоятельность российского образованного класса, тех, кого при советской власти принято было именовать интеллигенцией. Причем любопытно, что стон по еде исходит не столько от людей пожилых, переживших дефицит всего и вся, «мяса нет в нашем магазине, а рыбы нет и не будет в магазине напротив», — для них-то это зримое напоминание «совка» с ее «глушилками», «воронками», там- и самиздатом и невозможностью самореализации, — сколько от сегодняшних тридцати-сорокалетних, у которых все последние годы методично отбирают вещи значительно более существенные, чем просекко. Отбирают свободу. Отбирают право говорить. Отбирают нормальное будущее их детей — как минимум, на ближайшие пару лет.

„

Стон по еде исходит не столько от людей пожилых, сколько от сегодняшних тридцати-сорокалетних, у которых все последние годы методично отбирают вещи значительно более существенные, чем просекко

Судьба Гаскарова (к слову, человека весьма далекого мне по взглядам), как и судьба столь же далеких Удальцова, Развозжаева и других, уже разъехавшихся по зонам «болотников» совершенно оказалась вне широкого общественного внимания. Зато какой вселенский плач по прошутто! Несостоятельность, узость кругозора, мелочность устремлений была очевидна в советской интеллигенции (альтернативой ей были немногочисленные диссиденты), но той хотя бы это было простительно: у большинства деды-бабки были либо расстреляны, либо отсидели в сталинских лагерях. Страх и его производные — самоцензура, неспособность к сопротивлению, конформизм (и, соответственно, неизбежное соучастие в преступлениях власти) — это был самый сильный инструмент тоталитарного режима. Но: советское поколение не знало альтернативы, о жизни в условиях свободы, в лучшем случае, читали в романах Хемингуэя и Фитцджеральда, переполненных критикой мира чистогана и коррумпированных политиков. Советской власти нет уже 23 года, были и нормальные выборы, и конкурентная политическая борьба, и независимая пресса — иного, несоветского, опыта предостаточно. Ан нет, на поверку — все та же советская интеллигенция, готовая от страха как и сорок лет назад забиваться под условный матрас, самой себе затыкать рот и молчаливо наблюдать как кастрируют их собственную жизнь — вся разница, что теперь это дамы и господа в костюмах от Армани и с французской туалетной водой вместо сивухи «Красная Москва», и озабочены они не навагой и минтаем, а дорадо и сибасом.

На этом фоне уход двух стальных женщин — Валерии Ильиничны Новодворской (ее не стало 12 июля) и Марины Филипповны Ходорковской (она ушла 3 августа) ощущается как невозможная потеря: господи, как же не вовремя ты их забрал! Две совершенно разные судьбы — всю жизнь яростная Лера и предельно сдержанная Марина Филипповна, — обеих, хотя и по разным причинам, власть пыталась поставить на колени, ни та, ни другая не прогнулись, на поклон не пошли. И как же ощутимо мир без них опустел…