Лондон — Петушки

«Главная проблема — никто не хочет сказать правду шефу», — режет правду-матку 65-летний Кописки. Он одет в свитер цвета хаки, лицо украшает боярская борода. Джон — владелец фермерского хозяйства «Богдарня» в трех часах от Москвы, во Владимирской области, неподалеку от Петушков, воспетых Венечкой Ерофеевым. «Шеф» — это президент Владимир Путин, которого Кописки считает «настоящим патриотом» и даже сравнивает с Уинстоном Черчиллем.

Со стороны мясо-молочное хозяйство Джона, раскинувшееся на живописном берегу Клязьмы, напоминает помещичью усадьбу. Но хозяину не до барского образа жизни: поголовье 3600, из них 1700 дойных коров, которые дают 40 тыс. литров молока в сутки. Ферма появилась 15 лет назад на землях бывшего колхоза, от которого теперь остался только забор и деревянное здание администрации. Все остальное — коровники, огороды, манеж для конной езды и трехэтажная гостиница для экотуристов — построено чужестранцем Джоном.

Впервые британец приехал в Россию в 1994-м, наладил здесь экспортную торговлю российским углем, еще через 5 лет получил российское гражданство, принял православие и встретил будущую супругу Нину — теперь у них пятеро детей. Но привыкнуть к некоторым нашим реалиям — например, к чиновничьей волоките, так пока и не сумел: «В Москве много коридоров, но никто не хочет заниматься нашими проблемами, свои дела для них (чиновников) важнее». Однако говоря о России, неизменно произносит: «Наша страна». Впрочем, никакого противоречия в этом бывший лондонец не видит: «Да, я гражданин этой страны. Русский человек — это тот, кто живет в России, чьи деньги лежат в России, чья семья здесь», — декларирует Джон. Правда, тут же добавляет: «Конечно, я не могу сказать, что это моя родина, я ведь не родился здесь, но это мой дом — одним словом, я — русский человек, у которого есть западный опыт». Про свой бизнес семья Кописки говорит не без пафоса: «Мы таким образом спасаем отечество».

„

«Русский человек — это тот, кто живет в России, чьи деньги лежат в России, чья семья здесь»

Поначалу, в конце 90-х, угодья бывшего колхоза британец рассматривал в качестве подспорья для стоящего по соседству монастыря. «Но матушка-настоятельница сразу сказала: «Я не дура». А я вот — дурак», — улыбается Кописки, рассказывая историю своей фермы.

На входе в усадьбу гостей встречают юркие полосатые котята, над площадкой для выездки лошадей реют слегка потертые имперские стяги с портретом Николая Второго и советский флаг. В дальнем вольере ревет пойманный в соседнем лесу кабан, рядом стоят упряжки для езды на тройках, на здании бывшего коровника виднеется плакат с цитатой Сталина по случаю окончания Великой Отечественной войны — той, где вождь прославляет русский народ.

Всего на ферме под Петушками работает 160 человек, из них половина — гастарбайтеры из Средней Азии. Средняя зарплата в райцентре — 12 тыс. рублей, на ферме у Кописки — в два раза больше. Только толку что? «Молодые не хотят работать с навозом, проще полжизни тратить на дорогу в электричке — вот почему у нас три миллиона водителей и сколько же охранников», — комментирует особенности российской жизни Нина, супруга Джона, одетая в сарафан, поверх которого видавший виды фартук.

Но Джон тут же добавляет: «Это проблема всего мира, не только нашей страны. Кто в США работает на молочке? Американские «таджики» — мексиканцы, в Англии — румыны и поляки».

Отличается ли бизнес по-британски от бизнеса по-русски? Джон видит главное отличие в том, что «здесь (в России) не думают про завтрашний день»: «Русские слишком пессимистичны — нужно как минимум два поколения, чтобы хоть что-то изменилось».

«Нашему шефу (то есть Путину. — The New Times) показывают липовую статистику, шефу не показывают правду — никто не хочет сказать, что вокруг гангрена, и если не отрезать палец — придется рубить всю руку», — повышая голос, произносит англичанин. Впрочем, несмотря на симпатии к Путину, чета Кописки искренне не понимает, почему Москва согласилась вступить в ВТО. «Нам это не нужно, мы должны честно сказать, что мы, Россия, — это третий мир, нам нужен БРИКС», — говорит Джон.

Разрубая воздух рукой, Нина пытается проиллюстрировать слова мужа: «Наш сосед сделал успешный свиноводческий комплекс, но неожиданно мы вступили в ВТО. И все — бац! Сняты все таможенные ограничения, приятель ушел в жесткий минус. Крестьянин не понимает, чего ждать дальше. Там, наверху, должны нам дать понять — сколько им нужно молока и где. А пока мы только теряемся в догадках». Еще супруги сетуют, что поддержка сельского хозяйства — не более, чем хобби отдельных губернаторов: «Никто не думает про пищевой суверенитет нашей страны, независимость от зарубежных поставок. Сейчас аргентинские комбикорма дешевле, чем кубанская фасоль или клевер, а потому переходить на российское сырье никто не хочет».

Начало санкционной войны Джон оценивает положительно: «Наконец-то! Надо было начать еще 15 лет назад, сейчас у людей патриотизма больше, чем еще в начале лета, а, значит, надо использовать появившийся шанс. Если удастся, то будет прорыв для сельского хозяйства страны». Британец добавляет, что с ним солидарны большинство его знакомых фермеров. С фермерами корреспонденту The Nеw Times переговорить не довелось, а вот управляющий джоновым хозяйством Владимир Петрович, который подался на ферму, потому что «на старости лет захотел послужить родине», с начальством согласен: «Обаме надо сказать «спасибо». Теперь страна наконец-то будет жить богато и достойно — на собственном мясе». Себя самого Владимир Петрович называет отцом-настоятелем «Богдарни», за его спиной десять лет жизни трудником в монастыре. Настоятельница готовила его к принятию сана, но — «я сам человек грешный, чему я могу научить паству».

Отразится ли запрет на продуктовый импорт на стоимости продуктов? «По поводу роста цен — это все к торговым сетям и переработчикам — крестьяне к этому не имеют отношения», — устало парирует Нина. По ее словам, с нового года их закупочная цена упала на 7 %, следовательно в магазинах стоимость продуктов должна была снизиться на 6 рублей. «Кто-нибудь видел, чтобы она снизилась?» — задается риторическим вопросом Нина. Чертя рукой в воздухе невидимый график, Джон поясняет: «60 рублей стоит пакет качественного молока, из них условный Aushan получает 34 %, условный Danone — 30 %, мы же — фермеры, — остаемся в минусе».

Несмотря на патриотический настрой, супруги в целом вынуждены признать, что фермерская доля в современной Росcии нелегка. «Мы не живем в сельском хозяйстве, мы выживаем — все время вынуждены балансировать на грани, — сетует Нина. — И нам еще повезло, у нас вполне сносная кредитная нагрузка, прошлогодние долги можем гасить краткосрочными кредитами».

Джон снова перебивает: «Или вот сыр, он не может стоить 300 рублей, ведь на килограмм продукта нужно 10 литров молока, значит, используют пальмовое масло. Сетям все равно — им нужен дешевый товар».

Со слов супругов Каписки, у российского фермера нет выбора, кому сдавать свою продукцию: либо PepsiCo, либо Danone. «Говорят, у них джентльменское соглашение — друг у друга поставщиков не отбивать», — рассказывает Нина. Исключение сделано лишь для немногих предприятий, типа «Рузские молочные продукты» православного бизнесмена Василия Бойко-Великого, но «тут другое дело — он большой друг Путина*».

Странное дело: чета Кописки вроде бы индивидуалы-капиталисты, а на словах ратуют за плановую экономику. «Россия хорошо развивалась только, когда была протекционистская политика, когда нас закрывали железным занавесом», — уверяет хозяйка «Богдарни». И с удовлетворением добавляет: «Сейчас мы постепенно возвращаемся к тому, от чего ушли — окружены врагами, культ армии, дружим с Китаем, присоединили Крым».

Фермеры уверены в необходимости государственного плана с постоянным субсидированием сельского хозяйства. «Подумайте сами: Европу по «плану Маршалла» субсидировали 25 лет, а чем мы хуже?» — говорит Нина.

Сейчас, по ее словам, процедура субсидирования ужасно забюрократизирована — субсидии фермерам «просто невозможно получить». В пример супруги Каписки ставят Белоруссию, где технику передают колхозам бесплатно — «потому у них и отпускная цена молока равна себестоимости нашего».

А как насчет дружественного Китая? «В силу больших расстояний и холодного климата мы никто по сравнению с Китаем или Индией, где люди готовы работать за плошку риса», — говорит Нина. «Ну еще лет десять, и китайцы тоже захотят жить иначе» — тактично поправляет супругу Джон.

Сколько лет потребуется России, чтобы полностью перейти на свои продукты? Поприкидкам Джона — не более пяти лет: «Мы не будем голодать, русские крестьяне прокормят страну, но дайте понять, что это нужно».