Лекарство от политики

Раз в два месяца Ольга Васильевна отправляется из своего дома на Алтуфьевском шоссе на севере Москвы в онкодиспансер в соседнем районе Отрадное. Ольге Васильевне 76 лет, у нее позади две операции в Онкологическом институте имени Герцена (МНИОИ), теперь ее жизнь зависит от лекарства, оригинал которого производится в США. Его стоимость в разных аптеках в среднем составляет 7000 руб., российский аналог — около 6000 руб. Именно его и выписывают в онкодиспансере — таковы правила. Отсидев в очереди и получив рецепт, Ольга Васильевна едет с пересадками в аптеку в соседний район Медведково, только там это средство можно получить по квоте бесплатно. Получается треугольник со сторонами около пяти километров, на все эти поездки обычно уходит полдня. «Моя дочка договорилась со знакомыми во Франции, мне оттуда присылают настоящее лекарство — не верю я в наше, — рассказывает Ольга Васильевна The New Times. — Мне врач сказала, что здесь его, скорее всего, только расфасовывают, а где делают — неизвестно. Я эти бесплатные таблетки получаю в аптеке и отдаю врачу в онкодиспансере, чтобы они не пропали даром. Врач радуется, говорит, что у них есть пациенты, которые не могут сами ездить по аптекам».

Проект правительственного постановления, опубликованный на сайте Минпромторга 4 сентября 2014 года, предлагает дополнительные меры по поддержке фармпроизводителей в России. Речь в этом документе идет об «ограничении» на импорт препаратов: при закупках для государственных и муниципальных нужд иностранные лекарства все-таки будут допускаться к конкурсу, если нет хотя бы двух аналогов, произведенных на территории Таможенного союза — в России, Казахстане или Белоруссии.

В коротком тексте проекта постановления сказано только о «лекарственных средствах, происходящих из иностранных государств». The New Times попросил врача-реаниматолога из Научного центра РАН Олега Томаровского перечислить, что именно может попасть под действие постановления: «Это большинство жизненно необходимых импортных препаратов, которые применяются в лечении кардиологических, кардиохирургических, онкологических больных, людей с заболеваниями органов дыхания и с системными заболеваниями, наконец, в хирургии. Аналоги этих препаратов в России никогда не производились» (подробнее см. справку на полях).

Академик Евгений Чойнзонов, директор НИИ онкологии Сибирского отделения РАМН, по просьбе The New Times описал ситуацию с лекарствами в своей отрасли: «На сегодняшний день эффективных отечественных препаратов в онкологии нет. Мы используем всего два: сарколизин и 5-фторурацил. Но это даже не вчерашний день, это 50—60-е годы прошлого века!» Академик уверен, что заменять западные препараты китайскими, турецкими или индийскими дженериками* можно, только если врачу безразличны страдания пациента: «больные очень тяжело переносят такую терапию».

Лечение онкологических больных в нашей стране должно проводиться по международным протоколам, которые строго регламентируют номенклатуру лекарств, в том числе и «коктейлей» для химиотерапии. «Если будет ограничен импорт онкопрепаратов, — рассказал The New Times главный онколог одной из частных клиник в Москве Андрей Пылев, — мы не сможем лечить по протоколам. В конечном итоге, все это просто ляжет на плечи больных. А у кого есть деньги, будут, как и сейчас, уезжать лечиться в Германию, Швейцарию или Израиль».

«В стоматологии отечественная продукция составляет 5 %, — рассказала The New Times врач одной из ведущих столичных клиник. — Но это корвалол и валидол, то есть скоропомощная аптечка, даже марля — и та импортная, потому что от нашей марли во рту остаются нитки, ее использовать нельзя».

С инициативой Минпромторга категорически не согласен заместитель председателя Формулярного комитета при Российской академии медицинских наук (РАМН) профессор Павел Воробьев. «Нет ни у кого в мире такой задачи — стимулировать промышленность. Это же бизнес! — негодует он. — Я никогда не слышал, например, про программу правительства США по развитию фармпромышленности. Если есть хорошие лекарства — их надо покупать, а если вы предлагаете покупать плохие, зачем тогда лечить больных?»

Разработка нового препарата — дело исключительно дорогое, речь может идти о десятках, если не сотнях миллионов долларов. Такие расходы могут себе позволить только гиганты фарминдустрии. Когда истекает срок действия патента на лекарство, на рынке появляются дженерики от других производителей. Самый известный пример — «Аспирин» фирмы Bayer, который продается уже больше ста лет. В аптеке, кроме «Аспирина», можно купить таблетки с тем же действующим веществом — ацетилсалициловой кислотой, которые производятся у нас еще со времен СССР. Однако, замена оригинального препарата на «копию» должна производиться с очень большой осторожностью, говорят врачи, потому что дженерик может дать побочные эффекты.

Вот рассказ врача-реаниматолога Олега Томаровского: «К нам в больницу поступил молодой мужчина, ему еще не было 40 лет, с признаками острого отторжения трансплантированного сердца. Он два года совершенно нормально жил с этим трансплантированным сердцем, принимал специальный дорогой английский препарат, который подавлял иммунный ответ на чужую ткань в организме. И тут местные чиновники решили, что это лекарство надо заменить на более дешевый индийский дженерик. Экономия в год у них составила около $2000. Оказалось, что новый препарат не помогает. Надо было сначала подобрать нужную концентрацию действующего вещества, а это не всегда возможно в обычной областной клинике. Этот мужчина приехал к нам сам, на своих ногах, с ним еще можно было общаться. Но в течение двух дней, к сожалению, он погиб».

Врачи при выборе лекарств часто оказываются в очень сложной ситуации. «Чиновники пристально следят за тем, как мы расходуем государственное финансирование, — сетует академик Евгений Чойнзонов. — По закону мы должны проводить тендер и выбирать самые дешевые препараты, то есть дженерики. Если я, как руководитель лечебного учреждения, допущу «перерасход», предпочитая более дорогие лекарства, меня оштрафуют. Уже несколько раз штрафовали».

По данным DSM Group, большая часть нашего рынка принадлежит иностранным лекарствам — до 80 % в стоимостном выражении. Объем рынка по итогам 2013 года составил 1,044 трлн руб., а расходы государства на закупки лекарств — 182 млрд руб. Задача, которую ставят чиновники, — увеличить долю отечественных лекарств к 2018 году до 90 % (такая цель была поставлена еще в майских указах президента в 2012 году).

Профессор Павел Воробьев возможности отечественной фарминдустрии оценивает скептически: «Мы в лучшем случае можем переупаковать, потому что все субстанции у нас либо индийские, либо китайские, либо польские, но не отечественные. Наша промышленность за последние 25 лет не вывела на рынок ни одного клинически значимого препарата».

Помимо дорогостоящих научных разработок, которые у нас не ведутся, необходимо производство, сертифицированное по международному стандарту GMP (Good Manufacturing Practice — «надлежащая производственная практика». — The New Times). А вот таких заводов в России всего 15 % от общего числа, как рассказал журналу директор Центра социальной экономики Давид Мелик-Гусейнов. Переоборудование производства требует очень серьезных вложений, начиная с того, что в цехах надо заливать новые полы и устанавливать специальную вентиляцию.

«Я не верю нашей фармацевтической промышленности, — категорически заявляет The New Times член общественного совета при Минздраве доктор медицинских наук Алексей Старченко. Помните дело «Милдроната»**? В 2008 году сотрудники фармкомпании «Сотекс» перепутали ампулы с лекарством, в результате погибли 2 человека, десятки отравились. И это тогда было чуть ли не единственное предприятие в стране, которое работало по стандартам GMP!»

В Минпромторге подчеркивают, что проект ограничения госзакупок импортных лекарств не касается частных аптек. «В приоритете для Минпромторга — благополучие граждан России и обеспечение всеми необходимыми лекарственными средствами. Предлагаемые меры не могут вызвать появление дефицита лекарств», — заявил на прошлой неделе в ходе рабочей поездки по Волгоградской области глава ведомства Денис Мантуров.

Несмотря на всеобщий подъем патриотизма, в таком чувствительном вопросе, как здоровье, граждане, похоже, больше доверяют своему жизненному опыту, чем властям. Не успела Россия ввести против стран Запада ответные продовольственные санкции, как диабетики начали скупать в аптеках инсулин и сопутствующие товары — об этом еще 13 августа сообщило информагентство «Новый Регион» (Екатеринбург). В России порядка трех миллионов человек страдают диабетом, и они хорошо знают, что более 90 % инсулина производится тремя компаниями из стран — участниц санкционных списков: это Lilly (США), Novo Nordisk (Дания) и Sanofi (Франция) (список компаний-лидеров на российском рынке см. на полях). А какие еще санкции против этих стран может ввести Россия, никто, похоже, не знает.

„

«Я не сомневаюсь, что сами-то чиновники и их родственники будут лечиться импортными препаратами, как это было при Советской власти»

Корреспонденты The New Times на минувшей неделе прошлись по аптекам в Москве и Петербурге. В аптеках обеих столиц журналистам рассказали, что в последнее время спрос на импортный инсулин заметно повысился, но дефицита и ажиотажа нет. На вопрос, есть ли инсулин в аптеке «Озерки» возле станции метро «Академическая» в Петербурге, девушка-фармацевт резко ответила: «Хумулин есть. Французский. Тысяча пятьсот. — А подешевле что-нибудь, российское? — Вы издеваетесь?! Не было у нас никогда российского инсулина. В других аптеках может и есть. И цена у него, конечно, ниже. — Почему? — По понятным причинам: степень очистки, условия хранения, и так далее. Не советую, честно говоря». «Это не совсем так, — заочно поправляет девушку-фармацевта в беседе с The New Times президент Российской диабетической ассоциации врач-диабетолог Михаил Богомолов. — Скандалы, связанные с появлением некачественного инсулина, который производится из импортных субстанций в России, конечно, бывают. Диабетики прекрасно помнят историю с Брынцаловым***, отсюда и недоверие к нашей продукции. Но у нас все-таки есть одно собственное предприятие полного цикла, там стандарты качества не хуже, чем на Западе, только доля этого завода на рынке меньше трех процентов».

Проект Минпромторга об ограничении импорта лекарств обещают внести в правительство в середине октября, сейчас он проходит согласование с заинтересованными ведомствами. Так что окончательный текст документа может радикально отличаться от того, что опубликован на сайте ведомства.

The New Times опросил экспертов, что будет при худшем сценарии — серьезном ограничении импорта лекарств. Как считает профессор Павел Воробьев, любой человек, попавший в больницу, окажется в группе риска: «Представьте себе, что у вас антибиотики не действуют. Что с вами будет? И никакой экономии это не даст. Если вы лечите дешевыми неэффективными препаратами, вам придется тратить деньги на увеличение времени пребывания в стационаре».

Врач-реаниматолог Научного центра РАН Олег Томаровский уверен, что если, как в Иране, полностью заместить импортные лекарства отечественными, пациенты будут просто гибнуть: «Я не сомневаюсь, что сами-то чиновники и их родственники будут лечиться импортными препаратами, как это было при Советской власти».

Член общественного совета при Минздраве Алексей Старченко рисует апокалиптическую картину: «Представьте, что мы прекратим госзакупки импортных лекарств, а крупнейшие мировые фармацевтические корпорации в ответ просто уйдут с нашего рынка. Это будет как в начале 90-х, когда у нас не было никаких лекарств. Люди выживали только благодаря ответственной работе хирургов, смертность по всем видам болезней была дикая. Тогда появилось понятие «русский крест» — кривая смертности пересекла и превысила кривую рождаемости».