Берег антиутопии

Осмысление сегодняшней России передоверено английскому драматургу чешского происхождения. Том Стоппард написал трилогию из русской интеллектуальной жизни XIX века на почти девять часов сценического времени, а режиссер Алексей Бородин поставил ее так, что она стала остро актуальной, как ежедневная газета.
Точнее, как «Комеди Клаб». Герцен, Бакунин, Тургенев, Белинский и другие персонажи, существующие в декорациях чеховских пьес, шутят, а публика смеется в голос, давая понять автору, режиссеру, актеру, что они все поняли. Поняли намеки на современную Россию, поняли тонкий разоблачительный пафос.
«Берег утопии» в Российском академическом молодежном театре (РАМТ) и впрямь стал не столько театральным событием, сколько политическим. На сцене фронда. В зале — средний класс, элита, много хорошо одетых молодых людей. Все все понимают про свою страну, но это не значит, что прямо из зрительного зала они кинутся на баррикады. Тщета революций, в том числе интеллектуальных, убедительным образом продемонстрирована на сцене. Зрители, как и редактор «Телеграфа» Полевой, появляющийся в первой части трилогии, хотят «реформ сверху, а не революции снизу».
Зал похохатывает над «демшизой» на сцене, но в то же время сочувственно слушает ее. Белинский: «В области частной собственности на людей мы на десятилетия обогнали Америку». Герцен: «Поразительная страна!
…Нигде власть не ощущает себя свободнее, чем здесь. Ее ничто не сдерживает, ни стыд перед соседями, ни суд истории».
Здесь и спор западников и славянофилов, который до сих пор ведется на евроотремонтированных кухнях, в дорогих ресторанах со средним счетом 200 долларов на человека и даже в кабинетах Старой площади и Кремля. «А к с а к о в (29 лет. На нем вышитая косоворотка.) О г а р е в. Аксаков, отчего ты так нарядился? А к с а к о в. Потому что я горжусь тем, что я русский! О г а р е в. Но люди думают, что ты перс. (Гомерический хохот в зрительном зале.) А к с а к о в. Мы еще можем найти наш особый русский путь развития. Без социализма или капитализма, без буржуазии. С нашей собственной культурой, не испорченной Возрождением. С нашей собственной Церковью, не испорченной папством и Реформацией… Г е р ц е н. Церковь, которую рисуют ваши иконописцы, существует только в их воспаленном воображении, а на самом деле это компания кабацких попов и лоснящихся жиром царедворцев на содержании у полиции. Такая страна никогда не увидит света… А свет — вон там. На Западе».
Или вот разговор о богатом слове «интеллигенция». «Г е р ц е н. Что же оно означает? К е т ч е р. Оно означает нас. Исключительно российский феномен. Интеллектуальная оппозиция, воспринимаемая как общественная сила… О г а р е в. И Аксаков интеллигенция?» (Понимающий хохот в зале.)
Или вот снова Герцен обращается к публике, которой предстоит голосовать: «Народ больше интересуется картофелем, чем свободой… Народ любит власть… Им главное, чтобы власть правила за них, а не против них. А править самим им даже не приходит в голову».
Русский народ бесконечно ищет берег утопии, но неизменно попадает в антиутопию. С этим ощущением только и остается, что выходить из театра на темную улицу рядом с метро «Охотный Ряд», откуда еще виден мощный торс Маркса.
Все здорово посмеялись. Но, как справед- ливо заметил стоппардовский Герцен, «ни у кого нет карты». Что делать дальше, пьеса ответа не дает.
Да и не Стоппарда это дело — давать нам советы.