Винни - боль Хитрука

Многие российские мультипликаторы, принимавшие участие в фестивале «Крок» и получавшие призы, — ученики легендарного мастера анимации Федора Хитрука. Корреспонденту The New Times удалось взять эксклюзивное интервью у выдающегося режиссера

Федор Хитрук — Анне Хитриной 

Как вам кажется, по какому пути будет идти развитие анимации? Сейчас в игровом кино очень активно используют компьютерную графику, не вытеснит ли она анимацию как вид искусства?

Надо пожить и посмотреть. Я смотрю «Шрек» — по существу, это театральный спектакль. Станиславский был бы доволен системой жестов, мимикой, как играют, как реагируют, как диалог строят. Поразительно, невозможно, невероятно… Что это за чудище! Какая достоверность в фактуре! Это сделать ручным способом даже теоретически невозможно. Одну такую картинку сделать — мне понадобился бы месяц. А их нужно 40 — 50 тысяч! Вот это и сделал компьютер.

Шрек мимирует, переживает, гневается, хохочет. Невероятная достоверность. И в этом большая опасность. За внешним проявлением актерской игры исчезает самое главное — душа самого автора. Аниматор — от слова анимация, что в переводе означает одушевление. Чтобы герой начал двигаться, не нужно никакого умения. Я берусь за три дня научить любого человека, если он не полный дебил, двигать персонаж. Я не хвастаюсь. Это может сделать любой! Мы ведь как боги. Берем фигуру, вдыхаем в нее жизнь — и фигура оживает, начинает переживать, страдать или, наоборот, радоваться. Этого одушевления компьютер не сделает. Компьютер может многое, но у него нет самого главного… у него нет чувства юмора, у него нет иррациональности, без которой искусство невозможно. Он рационален, потому что он перебирает тысячу вариантов и может выбрать оптимальный. А нужен не оптимальный, нужен какой-то иррациональный ход. Чтобы моя мысль, мой образ зажил своей собственной жизнью. Я не являюсь таким лютым врагом компьютера, как Юрий Норштейн, я уважаю его взгляды и знаю, что по-своему он прав. Я с ним не согласен, но я уважаю его точку зрения. Он имеет право презирать и не признавать. Он умеет то, что никакой компьютер, даже третьего, четвертого, шестнадцатого поколения не сможет.

Рамка закрыла человека

Какие качества должны быть в человеке, чтобы он стал режиссером?
По грубому определению, надо иметь чувство юмора, любить и понимать поэзию, уметь рисовать, обладать образным мышлением. Вот, скажем, есть такой фильм — «Баланс». Там плита качается в невесомости и на ней люди. От того, как они будут двигаться, зависит, упадут они или нет. Люди ненавидят друг друга, но зависят друг от друга. Вот образ. Видите, как схвачено. Это метафора. Метафора нашей жизни, это мы! Вот такие пластические идеи необходимо чувствовать. И должна быть энергия. Надо приготовить студента к тому, что он идет на Голгофу. Хорошо, сейчас нет давления, цензуры, Госкино. Но есть давление гораздо более тяжелое

— это продюсеры, финансы, возможность получить работу. И от очень многого приходится отказываться. От своих идей, от своих придумок. У меня есть диск, мне подарили его в Америке. Диснеевская «Снежная королева», как ее делали по сценам и какой она стала в итоге. Там есть 3 — 4 эпизода гениальных совершенно! Они не вошли в картину, потому что, когда Дисней смонтировал кино, он показал его и посмотрел, кто, где и как смеется, и понял, что эти сами по себе гениальные сцены затягивают фильм, а искусство требует лаконичности. Режиссер — человек подневольный. Ему приходится от многого отказываться, приходится идти на компромисс. Некоторые идут, некоторые нет. Когда Юрий Норштейн сделал «Сказку сказок», ее показали, и худсовет потребовал внести девятнадцать поправок. Юра повел себя как мужчина и сказал: или принимайте как есть, или не принимайте вовсе. Фильм висел на волоске. Мы подсуетились и сделали так, что Юрий получил госпремию, и когда он получил госпремию, то все поправки сошли на нет. А я не проявил такую стойкость. Я два раза смалодушничал. Не хочу об этом говорить. Да не только два раза, даже, наверное, больше. Потому что у меня совковое воспитание. Потому что для меня план — это было нечто священное. Вы смотрели моего «Человека в рамке»? У меня конец был такой: человек достиг высоты, где уже все пусто. И рамка так разрослась, что закрыла его самого. И он погиб в безмолвии, из него вылетел анкетный лист с ответами «нет, не был, не состоял…». Вылетела душа в полной тишине. Хороший конец. Как я жалею, что не сохранил его!

Винни-Пух рождался больно

У вас есть любимые персонажи? Как у аниматора и режиссера?
Таких много. Из героев я люблю персонаж, который не в моем фильме. Это гном ОлеЛукойе из фильма «Снежная королева» Атаманова. Я считаю это своим актерским достижением. Горжусь. По-детски горжусь. Смотрю иногда и думаю: ай да сукин сын! Неплохо сделал. А так… трудно сказать. Долго и мучительно рождался Василь Васильевич Мамин из «Истории одного преступления». Он был первый. И был не такой, как все. Да почти все рождались больно. Почти все. Винни-Пух особенно.

А почему именно Винни-Пух?
Технически. Мы видели Винни-Пуха не плюшевым… Но чтобы его сделать таким, каким мы хотели, надо было в три раза увеличивать смету. И наш Винни-Пух — поэт и философ, он мыслит по-другому. Он мыслит методом формальной логики. У него другое представление о мире. Наши персонажи — все человеки.

А в каком из персонажей больше всего вас?
Вероятнее всего, в Бонифации, который в отпуске каждый день работал, показывая детям цирковые номера, а в конце говорит: «Какая замечательная вещь — каникулы!» Но это я сейчас конструирую. Когда я делал этот фильм, никаких ассоциаций у меня не было.

Как вам кажется, у современных молодых режиссеров есть идеи, которые «болят»? Вы же преподаете на Высших курсах?
Я больше консультирую. Если бы я был преподавателем, руководителем мастерской, я был бы жестче. Я бы сказал: это никуда не годится. Приходи через неделю с другим сценарием. А я этого не говорю, я стараюсь помочь им выявить рациональное зерно в их собственных проектах. В предпоследнем выпуске большинство режиссеров приходили с оригинальными заявками, но было совершенно непонятно, куда все движется, чем заканчивается история. Ребята чаще всего берут какой-нибудь невероятный сюжет. Анимация, конечно же, привыкла иметь дело с невероятными фактами, но сюжет строится по классической схеме — завязка, развитие, кульминация, развязка. А их это даже не волнует, их волнует больше, как поразить зрителя посредством техники. Печально. Ушла школа классической анимации. Классическая не в смысле качества, классическая как профессиональная, если хотите, даже ремесленная подготовка. Ушла вместе с «Союзмультфильмом». Я не особенно горюю по этому поводу: искусство, любое искусство, переживает кризисы и подъемы. В этом драматургия жизни. Я вовсе не составляю эпитафию покойной анимации. Я считаю, что сейчас идет поиск каких-то новых форм. И в анимации тоже. Поиск новых систем даже... Появятся новые Норштейны. Не вторые Норштейны, а новые.