На грустной ноте

Рыбников: Конечно, виноваты сами композиторы. Я понимаю, что авангард блестяще выразил то, что происходило в ХХ веке, — горы трупов, миллионы жертв, войны, революции. Но сейчас наступило другое время. Человеческой природе свойственно искать в музыке душевного утешения и благозвучия. И с этим ничего не поделаешь. Против природы не пойдешь. Считается нормальным разговаривать на немецком, английском, французском языках. Но вот почему-то в музыке в ХХ веке сформировался только один язык — язык авангарда, и считается, что если ты будешь разговаривать на каком-то другом языке, ты уже не современен! А язык авангарда смертельно надоел!
Загний: Я согласен с тем, что большое число композиторов сейчас пишут «отравленную музыку» — ту, которую невозможно слушать. Ведь если они не будут писать диссонансы, их припишут или к немодным нынче минималистам, или к неоклассицистам. Поэтому авангард уже 40–50 лет стоит на месте. Смешно, правда? Ведь слово «авангард» переводится как «впереди идущий»! С другой стороны, музыка очень сильно связана с историческим аспектом, и это нельзя не брать в расчет. Вот, например, великая нидерландская или английская музыкальные школы — они же исчезли в один момент! В тот самый момент, когда в этих странах произошли буржуазные революции. Условно говоря, популярной стала не феодальная музыка Шуберта, а буржуазная музыка удачного в финансовом плане композитора Иоганна Штрауса. Появились вдруг сочинения на этаж ниже — для «новых австрийских», у которых не было ни традиций, ни багажа. До этого композиторы вообще не писали, ориентируясь на народ. Так что подобный нашему кризис — это типичная капиталистическая история, когда менеджерам от искусства нужна лишь платежеспособная аудитория, которая хочет развлекаться и на которой можно заработать. Автоматически встает вопрос: либо мы делаем концерты для трех умников, либо для народа, который все-таки будет покупать билеты. Но это не отменяет, конечно, того, что академическая музыка наряду с живописью стала беспредметной. Исчезли сюжет, пространство. Понятно, что народу всегда нужно, чтобы Маша любила Сашу и была какая-то внятная история. Как в музыке, так и на картине — иначе вообще непонятно, зачем она здесь висит.
Рыбников: Я о том и говорю: нельзя обвинять публику в том, что она тянется к консонансу (созвучию). Это подтверждается любовью к классике, которая не иссякает. Консонанс заложен в самой природе. Наши планеты расположены в том порядке, который соответствует музыкальному звукоряду. То есть этот консонансный звукоряд определен природой как естественный. А диссонанс — это нарушение естественности. Сочетание диссонансов и консонансов — в этом мастерство сочинителя. Сов­ременные композиторы разучились это делать.

Культура больна

Серебренников: Я не соглашусь с вами. Могу сказать лично про себя: в фильме «Юрьев день» я использовал музыку Сергея Невского, одного из современных композиторов. Непростую такую музыку, через которую обыватель, что называется, должен «продираться». Но никто в итоге не сказал, что это плохо. Этих людей нужно поддерживать во что бы то ни стало, иначе с ними окончательно оборвется связь. Для нас если композитор, то это Игорь Крутой или Раймонд Паулс. А ведь у нас есть блестящие люди, которые пишут серьезную, глубокую, мощную музыку такого бронебойного воздействия. И они играют ее в небольших залах, на подготовленную аудиторию. Так вот задача не в том, чтобы гнобить композиторов, а в том, чтобы готовить и образовывать зрителя, чтобы аудитория становилась шире. И тут нужна государственная поддержка. Программа по развитию современной культуры.
Тарнопольский: Я тоже думаю, что дело в образовании. Поп-культура сейчас вытесняет все, что попадается на ее пути. Это ураган, шквал, смерч. Если его не остановить, то естест­венным образом победит музыкальный «Макдоналдс». А почему? Где особенно хорошо «цветет» поп-культура? В тех странах, где не было прививки авангарда. Пусть даже на первом этапе «насильственной». Вот в нашей стране ее не было. Именно поэтому наша современная российская культура тяжело больна.
Каспаров: Тут все-таки есть различие между Россией и Западом. На Западе поп-культура замечательно себя чувствует, что не мешает людям интересоваться всем новым и прогрессивным. Российских композиторов не слушают, потому что они очень отстали. Западная музыка ушла далеко вперед. А мы топчемся на месте. Есть вечные понятия в музыке, но и они пос­тоянно переосмысливаются. Авангардисты переосмыслили фактуру — в частности, Пендерецкий. Шенберг переосмыслил тональность. А мы ничего не переосмыслили. Мы сидим на дне какого-то заброшенного карьера, в котором сто лет назад был найден уголь. Проб­лема — в недостаточном образовании наших композиторов. Москва и Питер — это города, в которых информация доступна, и ее много. Вся остальная Россия не знает ничего! Никто никогда не читал ни одного анализа Шенберга, а музыкант, который не прочитал этого, не может понять современную музыку в принципе! Потому что Шенберг — это ключ к пониманию.
Сафронов: Есть такое ужасное слово «формат». И вот большинство композиторов стараются ему следовать, чтобы не выпасть из «обоймы». Поэтому так много музыки второго, третьего, седьмого полоскания. Извес­тен случай, когда композитор писал современную музыку, просто покрывая бумагу случайными нотными знаками, а «умные» музыковеды пытались построить на этом какие-то собственные теории.