Сердце над Градом

Выйдя на улицу, безоружные люди смели один из самых жестких просоветских режимов Восточной Европы. Как это было и чем закончилось — рассказывает The New Times

17 ноября 1989 года в Праге проходила разрешенная властями студенческая демонстрация. Она была посвящена 50-летию подавления нацистами акций протеста против немецкой оккупации (1939). Демонстрация переросла в антиправительственные выступления, ее разогнали, при этом пострадало более 500 человек. Пронесся слух об одном убитом, называлось и его имя — Мартин Шмид. Через пару дней выяснилось, что, к счастью, все живы, но сам слух подстегнул демонстрантов: десятки тысяч людей выходили на улицы Праги 18, 19, 20 ноября, к ним присоединились жители Братиславы, а затем и других чешских и словацких городов. Была объявлена всеобщая забастовка. Власть выглядела парализованной: предложение министра обороны использовать армию против демонстрантов не приняли, не были пущены в дело и отряды «народной милиции» — вооруженных партийных активистов.

После того как 23 ноября рабочие пражского машиностроительного завода ЧКД освистали одного из руководителей компартии Мирослава Штепана, приехавшего к ним за поддержкой, стало ясно, что речь идет не о бунте молодежи и поддержавшей ее интеллигенции, а о массовом народном движении против режима. Об этом говорят и цифры: 25 ноября на Летняне, в районе Праги, где есть большое открытое пространство, на митинг собралось более 750 тысяч человек! К тому времени революция обзавелась своими символами: лозунгом «Мы безоружны!» (Máme holé ruce!), которым студенты встречали теснивший их полицейский спецназ, и связками ключей — ими звенели демонстранты на площадях, давая понять, что власти коммунистов вышел срок (по-чешски это звучит как odzvonilo).

Революционное чудо

Адам Михник, один из лидеров польского антикоммунистического движения 1980-х годов и основатель «Газеты выборчей», как-то заметил, что у любой революции есть две стадии: первая — борьба за свободу, вторая — борьба за власть. И если первая «пробуждает в людях все лучшее, что в них есть», то вторая «являет миру худшее: зависть, интриги, жадность и мстительность». Чехословацкая революция 1989 года, получившая эпитет «бархатной», несмотря на ее образцовую репутацию, исключением из сформулированного Михником правила не стала. Возможно, поэтому чехи и словаки, подводя итоги своего развития за последние 25 лет, не могут прийти к однозначным выводам.

Сами революционные события казались многим осенью 1989-го едва ли не чудом. Хотя к тому времени от власти коммунистов уже практически избавились Польша и Венгрия, на глазах рушился режим в ГДР, а одновременно с чехословацкими разворачивались антикоммунистические выступления в Болгарии, именно «бархатная революция» выглядела как революция идеальная, такая, о которой можно было только мечтать. На первый взгляд, она была избавлена от всех недостатков революционных процессов в соседних странах. Здесь не было ни долгих изматывающих переговоров власти и оппозиции, как в Венгрии или Польше, ни дворцовых переворотов в рамках увядающих режимов, как в ГДР или Болгарии, ни уж тем более массового кровопролития, которым ознаменовалась революция в Румынии, случившаяся через месяц после «бархатной».

Структурами, оформившими протестное движение, стали Гражданский форум (в Чехии) и «Общественность против насилия» (в Словакии). Во главе обеих стояли недавние диссиденты и представители интеллигенции. Характерно, что эти рыхлые организации, объединявшие людей самых разных убеждений, от социалистов до либералов и католиков, в отличие, скажем, от польской «Солидарности» не стремились как можно скорее отобрать власть у ошеломленной событиями компартии. Похоже, стремительное развитие ситуации удивило и диссидентов.

Как бы то ни было, коммунистический премьер-министр Ладислав Адамец, начавший позиционировать себя как реформатор-«горбачевец», получил в конце ноября возможность сформировать новое правительство ЧССР. И тут Адамец совершил непростительную ошибку: в его кабинете, к возмущению большей части общества, из 20 министров 15 оказались коммунистами. Гражданский форум и «Общественность против насилия» заявили о своем несогласии. Выяснилось, что, сколь бы миролюбиво ни вела себя оппозиция, реальная власть уже принадлежит ей — ведь Гражданский форум, неформальным лидером которого стал Вацлав Гавел*, был способен в любой момент вновь вывести на улицы сотни тысяч людей.

7 декабря Адамец подал в отставку. Через пару дней был сформирован новый кабинет, на сей раз действительно коалиционный, во главе со словаком Марианом Чалфой — тоже коммунистом, который, однако, удивительно легко нашел общий язык с Гавелом и другими революционными лидерами. Именно Чалфе историки приписывают главную роль в переговорах с членами еще сплошь коммунистического федерального парламента, которые 29 декабря единогласно избрали недавнего диссидента Гавела новым президентом Чехословакии. На июнь 1990 года были назначены первые за 40 с лишним лет свободные парламентские выборы. «Бархатная революция» закончилась. Начались совсем не бархатные будни.

Провокация КГБ

Дискуссии о том, чем, собственно, были события ноября-декабря 1989 года и какие внутренние пружины ими двигали, начались в Чехии и Словакии сразу же, по горячим следам. Возникли конспирологические теории, связанные прежде всего со слухом о смерти студента Шмида, этакого поручика Киже «бархатной революции». Якобы люди, распустившие этот слух, который подхлестнул активность демонстрантов, связаны с чехословацкой тайной полицией — StB (Státní bezpečnost), а сама революция де-факто была грандиозной провокацией, придуманной прогорбачевской фракцией в руководстве КПЧ и спецслужбами (чехословацкими и советскими) для того, чтобы заменить тогдашнее консервативное руководство на более лояльное реформистской Москве. Этой версии до сих пор придерживается и 92-летний Милош Якеш, бывший первый секретарь ЦК КПЧ (1987-1989). Вот фрагмент его недавнего интервью пражскому журналу «Рефлекс»: «Пятидесятую годовщину событий 17 ноября 1939 года использовали в своих интересах несколько высокопоставленных членов партии, для того чтобы в сотрудничестве с госбезопасностью и советуясь с советским КГБ свергнуть партийное руководство. Это были прежде всего генерал Алоиз Лоренц (глава StB. — The New Times) и Рудольф Хегенбарт (глава отдела государственного аппарата ЦК КПЧ. — The New Times). Но они не удержали события под контролем. Жажда власти открыла путь к государственному перевороту. Мы не были едины».

Серьезные историки теорию заговора в чистом виде отвергают — хотя и чешские, и российские архивные материалы подтверждают, что в Москве в 1989 году были озабочены фактическим неприятием «перестройки» президентом ЧССР Густавом Гусаком и лидером КПЧ Милошем Якешем. Поговаривали даже о создании консервативной «оси Берлин — Прага — Бухарест» в противовес Горбачеву и его соратникам. В условиях, когда в советском руководстве шла борьба между сторонниками и противниками реформ, Москву, конечно, устроил бы уход чехословацких неосталинистов. Но события в Восточной Европе летом и осенью 1989 года развивались столь стремительно, что даже если в Москве и Праге кто-то и решил сыграть в политические шахматы, то люди на площадях опередили этих игроков, сметя и фигуры, и доску.

Важным было и то, что победа революции «вывела из подполья» давно назревшие проблемы чешско-словацких отношений. Историк Ян Кржен еще в начале 90-х отмечал, что революция «была, собственно, двойным общественным движением, которое развивалось параллельно в Чехии и Словакии и сформировало двойное политическое представительство». Федеративное устройство, созданное еще коммунистами, оказалось слишком громоздким и фактически не способным работать вне рамок авторитарного однопартийного режима. Чехо-Словацкая Федеративная Республика (ЧСФР), сменившая в 1990 году ЧССР, протянула всего три года. И хотя развод двух республик, тоже «бархатный», не сопровождался референдумом и был не слишком популярен как у чехов, так и у словаков, сейчас о нем мало кто жалеет.

Полиция задерживает одного из участников демонстрации протеста в центре Праги. 28 октября 1989 г.

Эхо отзвеневших ключей

В целом ход «бархатной революции» определил развитие чешской и (в меньшей мере) словацкой демократии на годы вперед. Здесь неизбежно сравнение с соседними странами. В Польше и Венгрии, где контакты между властями и оппозицией в 80-е годы были относительно долгими и интенсивными, вопрос о власти был решен полюбовно, в результате «круглых столов» и постепенной либерализации системы. В итоге политический класс в этих странах формировался «на паях» — выходцами из прежней номенклатуры и их недавними противниками из числа диссидентов и оппозиционеров, что определило остро конкурентный характер новых демократий. В Чехии, где режим рухнул в считанные недели, все было иначе. В политику пришли люди с улиц и диссидентских кухонь, политического опыта почти не имевшие. Законы о люстрации, принятые в 1991-1992 годах, исключили возможность политической карьеры для бывших представителей аппарата КПЧ и коммунистических спецслужб. Зато приватизация и либеральные экономические реформы позволили бывшим «слугам народа» вовсю использовать прежние связи и уже к середине 90-х занять очень неплохие позиции в бизнесе.

Как раз к этому времени из политики почти полностью ушло революционное поколение диссидентов и бывших студенческих активистов. Кто-то разочаровался, кто-то не сумел приспособиться, кому-то просто стало неинтересно. Зато вперед вышли те, кто был когда-то в Гражданском форуме на второстепенных ролях. (ГФ выиграл выборы 1990 года, но быстро распался). Прагматики власти, не замеченные в диссидентской борьбе с режимом и пришедшие в политику вместе с революцией, — такие как второй и третий президенты Чехии Вацлав Клаус и Милош Земан, — стали определять облик новой демократической системы. Вацлав Гавел, остававшийся на президентском посту до 2003 года, представлял определенный противовес этим тенденциям, но его полномочия были не столь велики. Кроме того, сам главный герой «бархатной революции» не отличался крепким здоровьем и к началу нового века просто устал. Перед уходом с должности он на пару дней зажег над Пражским Градом неоновое сердце — символ, связанный с лозунгом революции 1989 года: «Правда и любовь победят ложь и ненависть». Многие скептичные пражане тогда отметили, что сердце в ночном небе над Градом сделало президентскую резиденцию похожей на ночной клуб. Реакция, вполне типичная для общества, в котором о «бархатной революции» все чаще стали говорить как об «украденной».

Те политики, для кого идеология и вообще идеи — не более чем средство достижения прагматических целей, быстро нашли общий язык с влиятельными бизнесменами, среди которых по-прежнему много бывших аппаратчиков КПЧ, агентов StB, их родственников и доверенных лиц. В результате, хотя с точки зрения законов и институтов в Чехии возникла вполне зрелая, функционирующая демократия, в стране часты коррупционные скандалы, а уровень доверия к политикам стабильно низок, на чем играют популистские силы — в том числе коммунисты, стабильно набирающие на парламентских выборах от 12 % до 18 % голосов.

С другой стороны, звон ноябрьских ключей 1989 года не затих окончательно. В Чехии довольно живое гражданское общество, то и дело возникают новые партии и объединения, вносящие в политику новые темы и новый стиль. Так, на недавних муниципальных выборах в Праге неплохо выступила Пиратская партия, а на местном уровне люди все чаще голосуют за тех общественных активистов, которых знают лично и чью деятельность ценят. Некоторые из них намерены отметить 25-летие «бархатной революции» акциями гражданской солидарности и протеста — в частности, против нынешнего президента Земана, который недавно допустил вульгарные выражения в прямом эфире и защищал политику авторитарных режимов России и Китая.

Как написал в своей книге «Переходная зона — конец посткоммунизма» хорватский философ и культуролог Борис Буден, «человек никогда не должен стыдиться своей борьбы за свободу. Это относится к тем, кто когда-то разрушил Берлинскую стену. Но в еще большей мере — к тем, кто сегодня стоит перед новыми стенами».

Вацлав Гавел (1936—2011) — чешский писатель, драматург. После ввода в Чехословакию войск стран Варшавского договора в 1968 году начал активно участвовать в борьбе за демократию и права человека. Один из авторов Хартии 77 - программного документа диссидентского движения в ЧССР, впоследствии один из основателей Гражданского форума. Последний президент Чехословакии (1989—1992) и первый президент Чехии (1993—2003).