На одной из центральных площадей Ракки, города на севере Сирии, в 100 км от турецкой границы, толпа обступила небольшой залитый кровью пятачок: дети в первых рядах, два обезглавленных тела лежат с краю, очередная жертва, молодой человек с закрытыми белой повязкой глазами, стоит на коленях; палач в черной балаклаве наклоняет его вперед, тот инстинктивно пружинит шею назад, палач снова нажимает на нее, чтобы было сподручнее, замахивается длинным широким ятаганом и с одного удара отрубает голову. Народ в знак одобрения кричит.
«Такие сцены для Ракки не редкость. «Исламское государство» захватило наш город в январе 2013 года, и сейчас даже для детей публичная казнь — как развлечение. Иногда случалось видеть по десять казней за день — когда рубили головы захваченным в плен бойцам Свободной армии Сирии (САС) или военным Башара Асада. Но бывает и так, что пару недель кряду вообще никого не казнят, а потом снова чуть не каждый день — все зависит от хода боев и количества пленных», — 22-летний Абу Ибрагим Раккави (имя изменено), бывший студент-биолог, а сейчас — активист антиисламистского подполья, которое действует в столице халифата с апреля. Он говорит, что полиция нравов публикует расписание казней, приглашая всех желающих.
Полнейший шариат
Голову рубят не всем — только пленным, активистам-«безбожникам», «шпионам» и уголовникам-убийцам. Ворам, в соответствии с законами шариата, отрубают руку. За курение — сорок ударов плетьми, то же — за несоблюдение Рамадана, когда есть можно только после захода солнца. За алкоголь или наркотики — смерть, за супружескую измену — побивание камнями, насильников распинают на солнце, причем прохожие бьют распятого палками и закидывают его камнями, пока не умрет.
«По улицам ездят серые минивены полиции нравов, которая смотрит, кто как одет, кто чем занимается, — расказывает Абу Ибрагим. — Есть вооруженные полицейские, а есть просто с палками, но и те, и другие могут тебя арестовать. Если женщина неподобающе одета, если никаб не закрывает полностью лица, ее забирают в тюрьму и держат там, пока ее не заберет отец или брат».
Помимо «официальной» полиции, есть в Ракке и секретные агенты, а также много тайных информаторов ИГ: «У людей нет денег, ИГ хорошо платит за любой донос», — говорит Абу Ибрагим.
Боевики ИГ сжигают конфискованные у населения сигареты на площади Ракки 2 апреля 2014 года/ Фото: REUTERS/Stringer
Немало в рядах секретной полиции и женщин, что разгуливают целыми днями по рынку, смотрят, слушают. Любят в ИГ и детей: им тоже платят деньги за доносы на соседей и даже родителей. Абу Ибрагим, конечно, не слышал про Павлика Морозова, но говорит, что такие истории для Ракки не редкость, так что люди боятся говорить даже дома: «У исламского террора одна цель: максимально запугать народ, лишить его воли, сделать так, чтобы голодные, нищие люди жили в страхе, радуясь куску хлеба. Только так они смогут править нами».
Смерть за фотку
Антиисламистскую организацию Абу Ибрагим создал вместе с 16 друзьями. «Когда началась сирийская революция, мы выступали против Башара Асада, — рассказывает молодой человек. — Потом пришли исламисты, мы решили, что будем бороться и с ними. Мы против всех, кто посягает на нашу свободу».
Борются молодые люди без оружия: «Мы просто снимаем, документируем все, что происходит в городе. Мир должен быть в курсе».
Фотографировать в Ракке запрещено — ИГ во всех видит шпионов. В мечетях во время пятничной молитвы имамы предают анафеме активистов, призывая каждого мусульманина, которому станет что-то известно о «врагах Аллаха с фотокамерой», немедленно их убить.
«В апреле мы потеряли одного из наших, — рассказывает Абу Ибрагим. — Моего друга Мухтазу случайно задержала полиция нравов, проверила его телефон, на котором было какое-то видео с улиц Ракки. Через несколько дней его казнили. Ему был всего 21 год».
Правда, систему прослушки телефонных разговоров ИГ пока еще не наладило. «Вот тут они отличаются к лучшему от секретной полиции Башара», — иронизирует собеседник журнала.
«Моего друга Мухтазу случайно задержала полиция нравов, проверила его телефон, на котором было какое-то видео с улиц Ракки. Через несколько дней его казнили. Ему был всего 21 год»
Фото и видео подпольщики делают, скрывая телефоны в складках одежды (даже «мыльницами» пользоваться слишком опасно). Кроме того, на центральных площадях города активисты иногда оставляют телефоны со включенной камерой, а потом забирают их и скачивают материал. Все фотографии и видео переправляются в турецкий город Газиантеп, что недалеко от границы с Сирией. Там четверо других беженцев из Ракки проверяют материалы, смотрят, чтобы на них не было ничего, что могло бы выдать подпольщиков, — и выкладывают их на сайт организации «Ракку уничтожают в полном молчании» (Raqqa is being slaughtered silently) — http://www.raqqa-sl.com, а также на страницы аккаунтов в Facebook и Twitter. Как только крыло организации в Газиантепе подтверждает, что материалы успешно скачаны, активисты в Ракке тут же удаляют их с телефонов и компьютеров, чтобы не попасться при неожиданном обыске.
Халифы не на час
Из 300 тыс. жителей Ракки около 80 % после прихода ИГ осталось в городе: им просто некуда и не на что ехать. Чиновники администрации Башара сбежали еще в самом начале революции, христиане — незадолго до того, как Ракка попала под контроль ИГ, бойцы САС — тоже или бежали, или были перебиты. В городе есть еда, вода — из Евфрата, централизованного электроснабжения нет — вся Ракка живет за счет генераторов. После американских авиаударов, уничтоживших практически все нефтеперерабатывающие заводы в регионе, бензин подорожал втрое: со 100 сирийских фунтов за литр до почти 300 (с $0,6 до $1,6), а цены на продукты взлетели вдвое: до авиаударов хлеб стоил 100 сирийских фунтов, а после подорожал до 200 ($0,6 — $1,2). «В домах холодно, на отопление почти ни у кого нет денег, — говорит Абу Ибрагим. — Только богатые могут топить дровами, а зимой температура ночью опускается до нуля. Пока что американские налеты нанесли вред только нам, гражданским, ИГ от них никакого ущерба нет».
В Ракке не работают школы и университеты, больницы открыты только для раненых с фронта — гражданских там не принимают. «Есть районные доктора, ведущие частную практику, но на лекарства все равно нет денег. А если нужна госпитализация, то можно сразу готовить саван: даже аппендицит прооперировать негде», — рассказывает Абу Ибрагим.
«У меня рядом с домом есть интернет-кафе, и там они постоянно звонят по скайпу своим родственникам. Я однажды сам слышал, как один по-русски говорил со своей мамой, она звала его домой, а он отказывался, говорил, что здесь лучше»
При этом сами бойцы ИГ ни в чем недостатка не испытывают: «Они повсюду: в магазинах, в интернет-кафе, у них всегда на все есть деньги. Для них всегда есть койки в больницах, они ездят на хороших машинах с новыми автоматами и РПГ», — рассказывает Абу Ибрагим.
Во всех мечетях Ракки есть сборные пункты ИГ, на которых голодных раккийцев призывают пополнить ряды бойцов джихада. По словам Абу Ибрагима, платят боевикам по местным меркам огромные деньги: от $500 до $1000 в месяц, в зависимости от чина. Рекрутам-иностранцам платят больше, чем местным, на фронте — больше, чем в городе. Впрочем, согласно отчету, опубликованному правозащитной организацией Human Rights Watch (HRW), оклад рядовых бойцов ИГ составляет порядка $200, тогда как средняя зарплата в Ракке — $100–150.
По наблюдениям Абу Ибрагима, до 80 % бойцов ИГ — иностранцы. Приезжают со всего мира и говорят на всех языках — Ракка превратилась в Вавилон: Ирак, Тунис, Алжир, Франция, Англия, Германия, США, Россия, Узбекистан, Казахстан. «Многие приезжие говорят между собой по-русски (сам Абу Ибрагим изучал русский в университете). У меня рядом с домом есть интернет-кафе, и там они постоянно звонят по скайпу своим родственникам. Я однажды сам слышал, как один по-русски говорил со своей мамой, она звала его домой, а он отказывался, говорил, что здесь лучше», — вспоминает Абу Ибрагим. Другой случай: чеченцы с узбеками устроили перестрелку в городе Табка недалеко от Ракки — не поделили понравившийся дом. Поскольку по-арабски приезжие говорят плохо, ИГ сформировало национальные дружины: приезжие из бывших стран СССР сражаются в русских отрядах, из Франции или Бельгии — во франкоязычных. Но все при этом изучают арабский — язык Корана и халифата.
Детский джихад
В середине ноября администрация ИГ разрешила открыть некоторые школы, впрочем, программа была сильно урезана — отменили географию, историю, литературу, все, что касается искусств. Осталась только математика, арабский и английский языки, а также изучение Корана и законов шариата. Мальчики и девочки учатся раздельно, детям запрещено пользоваться цветными карандашами, за любой проступок — порка. Есть, впрочем, и еще одна обязательная дисциплина: детей заставляют смотреть на смертные казни, чтобы те привыкали к новым реалиям халифата.
Школьницы на улицах Ракки. 31 марта 2014 года/ Фото: REUTERS/Stringer
По словам Абу Ибрагима, которые подтверждаются докладами HRW, рядом с Раккой создано несколько лагерей для детей, где готовят будущих бойцов ИГ. Родителям подростков в возрасте от 12 до 18 лет делают заманчивое предложение: если те отдадут сына в лагерь ИГ, то будут получать за него $100 в месяц (по данным HRW). Впрочем, Абу Ибрагим утверждает, что дают и единовременные выплаты до $500. «Отказаться невозможно. Тех, кто не соглашается, арестовывают, говорят, что они враги Аллаха, а детей забирают насильно», — говорит Абу Ибрагим. Попадают в лагеря и сироты, в том числе и казненных за какие-либо проступки раккийцев.
По словам Абу Ибрагима, которые подтверждаются докладами HRW, рядом с Раккой создано несколько лагерей для детей, где готовят будущих бойцов ИГ. Родителям подростков в возрасте от 12 до 18 лет делают заманчивое предложение: если те отдадут сына в лагерь ИГ, то будут получать за него $100 в месяц
Согласно докладу, опубликованному в августе сирийским Комитетом по правам человека в рядах ИГ в Сирии и Ираке сражается от 200 до 300 тыс. несовершеннолетних. Абу Ибрагим рассказал The New Times, что по его данным, только в одном лагере рядом с городом Табка, куда попали дети его знакомых, обучается до 300 человек. Они разделены на три группы: в одной готовят смертников, в другой преподают искусство изготовления бомб для терактов, из третьей выходят солдаты для ежедневных боев. Курс длится 45 дней, после которых «студентов» ждет еще 45 дней практики. Есть и ускоренные курсы на случай, когда фронту срочно нужны новые бойцы, — в такой программе теория длится всего 20 дней, месяц уходит на стажировку в прифронтовой зоне. Детей учат обращаться с оружием, бросать гранаты, минировать автомобили для уличных боев, каждый день несколько часов отводятся идеологической работе — не только изучению Корана, но и «простой промывке мозгов, во время которой им объясняют, что их враги — это враги Аллаха, убивать их — значит заслужить место в раю, погибнуть самому на поле боя — высшее счастье для мусульманина».
По свидетельствам многочисленных источников, по окончании курса, помимо обычных экзаменов на умение обращаться с оружием и знание Корана, есть и еще один: выпускник лагеря должен своими руками обезглавить приговоренного к казни.
Впрочем, на фронте такие бойцы долго не выживают: процент убитых среди вчерашних «курсантов» выше, чем среди взрослых. Источники HRW в САС рассказали организации: на полях сражений, оставленных ИГ, очень много тел детей с оружием в руках.
«ИГ — это фанатики, которые не останавливаются ни перед чем, — подытоживает Абу Ибрагим. — Им не жалко ни себя, ни своих детей, они рады умереть в борьбе против неверных. Мир должен понять, что в опасности вся планета».
