Будучи военным корреспондентом, я повидала немало терактов. И скорее даже привыкла к таким деяниям. Но чаще всего они происходят очень далеко от моей страны, в некоем экзотическом «другом месте», где чья-то регулярная армия воюет с последователями джихада или прочими экстремистами. Взять хотя бы кровавые конфликты последних пятнадцати лет в Чечне, Афганистане, Ираке, Сирии, на многих других территориях, населенных мусульманами.
Но когда типы, вооруженные автоматами Калашникова, могут безнаказанно убить людей, посмеявшихся над исламом, в самом сердце Парижа — тут уже есть чему изумиться. Впрочем, изумление не то слово— это моментально вышибает из седла.
Горькая правда
Результат январских терактов: двадцать убитых (трое из них — террористы) за три дня. Можно не сомневаться: из официальной версии событий мы узнаем, что всех троих «до зубов вооруженных террористов» нашим доблестным спецназовцам из GIGN и RAID обязательно нужно было убить еще до того, как начнут стрелять сами террористы «с оружием в руках» и нужно было в них стрелять, пока они не скрылись. Но я боюсь, что смерть братьев Куаши и Амеди Кулибали не только не успокоит встревоженных французов, не только не прольет света на множество проблем, которые ставят перед нами совершенные ими теракты, но, скорее, даже напротив — усугубит ситуацию. Справедливый суд, который бы расставил все точки над «i», — это нам, безусловно, помогло бы куда больше. 11 января все мы в едином благородном порыве вышли на «республиканский марш», чтобы отстоять свободу слова. Но этот не длинный путь по парижским улицам мы уже прошли, теперь же нам предстоит сделать над собой куда мене приятное усилие, а именно — осознать, что есть и те, кто думает не так как мы. А совершенно иначе.
Ведь правда и в том, что некоторые из нас (и они тоже — французы!) были совсем не в восторге от карикатур на Пророка. И в том еще, что вскоре после начала полицейской операции против террористов в сети безжалостным эхом на всемирное «Я — Шарли» отозвался хэштэг «Я — Куаши», от которого по-настоящему тошнило. И еще такой факт: отнюдь не все дети и подростки в наших светских, «республиканских» школах изъявили готовность соблюсти минуту молчания, объявленную властями 8 января в память о невинно убиенных. Нет, вместо молчания в наших школах послышались другие, хотя и негромкие, голоса в тот день — голоса «против». И учителя резко ополчились за эти голоса на учеников — тех, кто подал их. Произошло столкновение различий, которые призваны были обогатить наше общество, но вместо этого стали балластом.
Я знаю, что не мусульманину непонятно, каким образом смех над пророком может восприниматься как богохульство, как чудовищное унижение. Но это — факт. Это — реальность. И вместо того, чтобы отрицать ее, не лучше ли попытаться обозначить ее границы? Да, мусульманин вправе быть обиженным такого рода богохульством, если только эта обида не трансформируется в терроризм и пособничество ему. Но взамен и мусульманин должен понять: во Франции такой рисунок имеет право быть опубликованным.
Голоса других
Живя в условиях демократии, мы пользуемся привилегией свободы слова, во имя которой я уже многие годы то и дело оказываюсь на территориях, где мусульмане ведут войну. Но с некоторых пор я ошеломлена, скажу даже больше — всерьез задета тем, что мне приходится слышать даже от друзей — мол, зачем, во имя чего я настаиваю на том, что важно дать слово другому, услышать другое мнение, чужой голос — голос «злодея», «варвара», «джихадиста», члена движения «Талибан» или полевого командира какой-то исламистской группировки — словом тех, кто является военной целью для сил западной коалиции, тех, кого, выражаясь языком Владимира Путина — а он сказал это про чеченских сепаратистов, — надо «мочить в сортире». И хотя западные военные и политики используют куда менее жесткий вокабуляр — суть от этого не меняется.
Французское общественное мнение в течение долгого времени рассматривало «войну с терроризмом» как нечто отдаленное. Теперь эта война пришла к нам на порог. Ненависть и экстремизм — категории глобальные и безжалостные. Они — признак того, что сорваны кое-какие важные замки. Ненависть была главным движущим мотивом братьев Куаши. Как пишет New York Times, Саид Куаши, старший из двух, отправился в Йемен в 2011 году. Младший, Шериф, — за ним. «Я из йеменской «Аль-Каиды», деньги мне дал шейх Анвар Аль-Авлаки (убитый в 2011 году. — А.Н.)», — сообщил Шериф Куаши по телефону телеканалу BFMTV утром 9 января, незадолго до своей гибели. Третий террорист, Амеди Кулибали, в разговоре со все тем же BFM TV упомянул о своей связи с «Исламским государством». На всех войнах, на которых я была, я встречала таких же молодых людей, как эти трое. Иногда — молодых женщин. Я встречала среди них и французов — и в Чечне, и в Ираке, и в Афганистане, — куда они поехали якобы ради «настоящей», наполненной «смысла» жизни. В Афганистане один из них даже заявил мне: «Ведь и вам тоже это (имелись в виду мои командировки на войну. — А. Н.) помогает избавиться от рутины!»
На самом же деле эти ребята толком и не знали, чего ищут в краю чужом, как не понимали и того, что могут стать инструментами в чужих руках. Мне, например, запомнилось, что в Чечне так называемые «ваххабиты» плохо знают ислам, за который они якобы борются. Но меня поразила эта навязчивая одержимость стать героями наизнанку, которые борются со всеми и против всего, словно война, джихад, — это какое-то телевизионное реалити-шоу с одним единственным финалом — оказаться на первой полосе СМИ. Того же хотели и Мухаммед Мера, который убил людей в Тулузе в марте 2012 года, и братья Царнаевы — во время марафона в Бостоне в 2014 году.
Без истерик
Как лечить этот недуг? У меня нет ни ответа, ни рецепта. Но я очень боюсь вала истерик и упрощений, однобоких выводов и стерильных дискуссий. Как боюсь и слишком вольной журналистской трактовки самого понятия «политкорректность».
Мы, французы, не должны позволить себе попасть в эти чертовы жернова, как не должны молчаливо принять попытку навязать стране меры сверхбезопасности, которые в итоге приведут к появлению французского аналога «Патриотического Акта» (Patriot Act — пакет жестких антитеррористических мер, принятый Конгрессом США по инициативе администрации Джорджа Буша-младшего после терактов 11 сентября. — NT), тем более что американский Акт в свое время был резко раскритикован во Франции.
Нет, давайте вместо этого продолжим задавать вопросы — любые вопросы, без малейшего намека на цензуру — о том, как связаны ислам и насилие во Франции, где исламофобия, к несчастью, уже давно приобрела тривиальные черты*.
* Этот текст опубликован также во французском издании Mediapart .
