На развилке

Почему Евгений Примаков заговорил словами Андрея Козырева Российской внешней политики, похоже, больше нет. Есть президент, министерство иностранных дел, есть соответствующее подразделение в администрации президента. Есть спецслужбы, пара-тройка академических институтов. Есть Совет безопасности. Есть профильные комитеты Государственной Думы и Совета Федерации, Россотрудничество и «Русский мир». Все это есть, а внешней политики, как проекции на окружающий мир национальных интересов и ценностей, не видно. Есть ежедневно обороняющаяся крепость, на помощь к которой не спешат даже, казалось бы, самые верные союзники, вроде Белоруссии и Казахстана. На первый взгляд, наша страна оказалась в изоляции стремительно и неожиданно, из-за Крыма и войны на востоке Украины. Да, год назад никому из нас в страшном сне не могло привидеться, что российские дипломаты будут терпеливо уговаривать Кипр и Чехию помочь не продлевать режим санкций ЕС и бодро рапортовать о поддержке политики Москвы нищими государствами Африки и Азии. Но, на самом деле, последние пятнадцать лет подготовили этот печальный — и, надеюсь, промежуточный — итог. Роковое решение Владимира Путина в первые годы президентства избрать в качестве инструмента укрепления власти контроль и централизацию, привело к выхолащиванию сути большинства институтов государства. Они есть, но смысл их существования — в исполнении высшей воли. Воля направлена на достижение главной цели — удержание власти. Даже создание новой российской идентичности, которому, очевидно, придает исключительное значение президент Путин, сводится к этой же задаче. Новая гражданская нация, отвергающая западные ценности индивидуального выбора и ответственности, готовая всегда следовать за лидерами, позволит тем, кто ею управляет, делать это столько, сколько они посчитают нужным. Внешняя политика призвана прежде всего содействовать решению этой же задачи на мировой арене. В этом смысле она — проекция на международную сцену образа мыслей Кремля. В условиях, когда гражданское общество слабо, общественное мнение находится под непрестанным телевизионным гипнозом, культивирующим культ силы и комплекс «жертвы холодной войны», дипломатия становится инструментом защиты интересов правящего слоя — что далеко не тождественно понятию «национальный интерес». Но если до 2014 года наблюдалась хоть какая-то логика этой деятельности (возрождение сферы влияния СССР и недопущение демократизации постсоветского пространства), то ныне внешнеполитическая ткань расползается на глазах. Сегодня заключаем газовый контракт века с Китаем — завтра обнаруживаем, что в Пекине его понимают не так, как в Москве, и не хотят авансировать обещанные деньги за газопровод «Сила Сибири». Создаем Евразийский союз — и ставим таможенные препоны союзникам. Осуждаем «гейропу», но делегируем министра иностранных дел на парижский марш в поддержку свободы слова. Грозим собственными карами в ответ на санкции — но не можем ничего предпринять, кроме запрета на ввоз пресловутого пармезана. Российская внешняя политика парализована, потому что у нее нет внятной долгосрочной цели. По сути, именно об этом говорил на днях в своей сенсационной речи перед членами «Меркурий-клуба» Евгений Примаков — человек, которого трудно заподозрить в излишних симпатиях к США и ЕС, более того, культовая фигура в среде бывших и нынешних сотрудников КГБ-ФСБ. Как дипломатический корреспондент «Известий» в 90-е годы, скажу: Примаков говорил практически словами своего предшественника на посту министра иностранных дел, проклятого и забытого Андрея Козырева. По иронии истории, внешнеполитическими реалистами оказались Горбачев и Шеварднадзе, Ельцин и Козырев — все те, кого принято называть в лучшем случае «романтиками», а в худшем — «предателями». Не то что они не допускали ошибок. Но они сумели понять, что времена меняются, что изоляция невозможна, что экономика и политика взаимозависимы, что в открытом мире авторитаризм, в конечном счете, всегда в проигрыше. Россия, как субъект международной жизни, стоит на самой драматической развилке с 80-х годов: изоляция или дальнейшая интеграция в глобальную экономику, экономическое развитие или деградация, противодействие фанатикам или опасные игры с международными изгоями. Подвесить этот процесс, выбрать из него, что хочется, как изюмины из булочки, в условиях финансово-экономического кризиса и санкций не получится. Российская внешняя политика может и обязательно обретет смысл и цель. Только для этого должна начать меняться сама Россия.