Можно было бы думать, что в России есть независимые суды и торжествует демократия — но не тут-то было! Своим решением Басманный суд в очередной раз подтвердил обратное — интересно, хоть для кого-то это стало сюрпризом? Вообще, вся история с запретом мне въезда в Россию выглядела крайне странно и загадочно: ни одного документа об этом запрете у нас на руках не было, официально об этом нам никто не сообщал, а российская пропаганда раз за разом твердила одно и то же: никакого запрета на въезд нет, а я все это выдумал для самопиара.
То, что российские власти запретили мне въезд в Крым, — это не иначе как трусость оккупационного режима. Я обсуждал это с президентом Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом перед его встречей с Владимиром Путиным. Он спросил меня, что ему потребовать от российского президента? Конечно же, к Путину у меня только одно требование — чтобы он убрался с чужой территории. Но попросил Эрдогана о другом. «Спросите, почему он такой трусливый?» Ведь есть вроде в России оппозиция? Так почему же он их никуда не выдворяет — ни за пределы страны, ни даже в Сибирь? Почему у него ума и смелости хватает только на такой вот маленький крымско-татарский народ? Мой вопрос, может, в иной форме, Эрдоган ему задавал, говорил с Путиным о всех беззакониях в отношении крымских татар. Путин отвечал, что проверит, что еще он мог ответить? Но когда речь зашла о моем возвращении, о возвращении Рефата Чубарова (нынешний глава Меджлиса. — NT), Путин возмутился, назвал нас экстремистами и сказал, что запрет не отменят. Так значит, был он, этот запрет, зачем темнить?
Думаю, нас не пускают для того, чтобы взять под контроль Меджлис. В Крыму это очень популярный выборный орган власти. Почти все татары, кроме тех, кого запугали или перекупили, считаются с решениями Меджлиса. У властей России простая стратегия: изолировать наиболее влиятельных и авторитетных его членов. Кого-то посадить. Кого-то выдворить. Кого-то — не впустить. В итоге сделать из Меджлиса кукольный театр, который бы вещал для крымских татар то, что удобно российской власти. Если еще кто появится активный — его тоже изолируют. Я знаю точно: еще три-четыре таких дела у них готовятся.
Была, впрочем, у властей России и другая стратегия. Кто-то считал, что с Меджлисом надо договариваться. Я разговаривал с Путиным по телефону, и он мне рассказывал, какие радужные перспективы ждут крымских татар в составе Российской Федерации. Что они решат все проблемы намного активней и быстрей, чем Украина за 23 года своей независимости. Я ответил, что вопросы оказания помощи крымским татарам решать надо с украинским руководством. Путин предложил провести референдум, чтобы узнать мнение крымского народа. А я сказал, что тогда надо будет вывести войска. Совершенно абсурдная история — проводить на оккупированной территории референдум, да под дулами автоматов «вежливых людей». Договориться с крымскими татарами можно только при условии, что иностранные войска будут выведены с нашей территории. Других договоренностей мы просто не будем заключать. Увидев нашу позицию, Россия поняла, что иным способом, кроме давления, решить вопрос не получится.
Крымские татары десятилетиями боролись с советским тоталитарным режимом. Потом мы жили в демократическом государстве. Те порядки, которые российские власти здесь устанавливают, не похожи на демократию. Зачем-то с неимоверными усилиями делается все, что делали при советской власти, и даже хуже. Боюсь, что такими методами российские власти могут спровоцировать что-то страшное. В Киев приезжают молодые люди из Крыма. Говорят, что попрощались с родными и возвращаться не будут. Говорят, что демократический путь не работает и надо «как-то по-другому». Этого «по-другому» мы как раз бы не хотели.
