Александр Дугин на митинге в поддержку Новороссии, 11 июня 2014 года
Наш либеральный лагерь никогда не отличался сильной идеологической подкованностью. Не нужно было ничего придумывать: западная модель светила в небе, как звезда. Я помню свои разговоры в начале нулевых с Борисом Немцовым и Ириной Хакамадой на тему «либеральной империи», которая могла бы стать лозунгом демократов: дальше этого словосочетания дело не шло.
Между тем в противоположном, консервативном лагере тогда же, в начале нулевых универсальные ценности были поставлены сначала под сомнение, а затем их торжественно прокляли. Понадобилось новейшее кровавое столкновение цивилизаций, чтобы возникла необходимость в осмыслении идейной платформы российской власти.
Одна из моделей такого осмысления — в только что вышедшей и имеющей большой успех книге главного редактора французского журнала «Philosophie magazine» Мишеля Ельчаниноффа «В голове Владимира Путина».
Философская слабость нашей оппозиции в том, что она искренне видит в противнике всего лишь «жуликов и воров», и это хлесткое определение ограничивает доступ к пониманию власти. Широко распространено мнение, что если президент и цитирует в своих речах консервативных русских философов XIX-XX веков, то это так, ради красного словца, и что власть не определилась со своими идеологическими предпочтениями. Но глубинное погружение в ту или иную идеологию необязательно, достаточно определить вектор. Брежнев и его соратники тоже не глубоко «окунались» в марксизм- ленинизм, но это им не мешало вторгаться в Чехословакию и Афганистан под знаменем борьбы с империализмом. Более того, именно знаковая принадлежность к марксизму-ленинизму, к универсальной концепции коммунизма давала им возможность чувствовать себя вправе проливать кровь, не считаясь с количеством трупов.
В нынешней ситуации, судя по книге Мишеля Ельчаниноффа, дела обстоят сложнее. Универсальная идеологическая модель, способная работать в любой точке мира, в Кремле пока не создана. Проработана лишь политико-метафизическая конфронтация между «абсолютным злом», которым является современный Запад, и абсолютным добром «русского мира». Сам «русский мир» стоит примерно на тех же основаниях, что и во времена Николая Первого и Александра Третьего, и эта вторичная или даже третичная теоретическая база по свежести напоминает размороженную рыбу. Однако сама рыба есть, просто к ней сегодня добавлены некоторые дополнительные пряности.
Ну, например, пряность сталинизма, не ведомая в царские времена. Затем пряность практически рукопашной борьбы с однополыми браками, толерантностью и дехристианизацией Европы. Присутствуют также добавки не только из безумно яркого Константина Леонтьева, но и из более близких к нам по времени Ивана Ильина (Бердяев терпеть не мог его за близость к фашизму) и Льва Гумилева. Короче говоря, кушать подано.
Консервативный разворот, фантомные боли, вызванные отрезанными частями бывшего СССР, русский путь и евразийская мечта — вот то, что теперь определяет нашу духовную пищу. К этому прилагаются еще и «ложные друзья»: тенденционно прочитанный и скверно понятый Достоевский («Дневник писателя», антилиберальные пассажи в связи с фигурой Верховенского-старшего — читай, Тургенева — в «Бесах»), а также сам Бердяев с его «Философией неравенства» и «Русской идеей». Да еще кучка наших пассионарных современников — пророков Третьей мировой, сторонников дружбы с Китаем и Индией, мечтающих поделить соседскую страну мечом по Днепру.
Конечно, сама теоретическая программа евразийства не хуже множества других теоретических программ. Однако ошибка либеральных реформаторов 90-х годов состояла в том, что они проводили свои реформы для теоретического населения, и ошибка нынешней власти, подкованной евразийством, в том же самом. Население не имеет никакого отношения ни к Гумилеву, ни к Ильину, ни к евразийству, ни к новому витку народничества.
Власть считает, что соединилась с населением в победоносном порыве. Но это заблуждение. Сознательный консерватизм президента и архаическое сознание народной массы — только внешне похожие вещи. Торжествующий танец с копьем не имеет ничего общего с долгой и неясной по результату дорогой на Восток. В своей политической философии власть может опираться только на саму себя, как и при Николае Палкине.
Но насколько можно опираться ей на себя? Здесь есть еще и вторые грабли. Тоже известные по отечественной истории, но не принятые теперь во внимание. Как нет идеального народа, годящегося для евразийского похода, так нет и идеальных исполнителей, идеальных идеологов высшей (но не божественной) воли. Бюрократия за- спит любую философию, а правление лучших, которое, по Ильину, требует вождя, на практике превратится в аморфную коррупционную власть.
Европа сегодня по разным причинам находится не в лучшей форме и уже получила от евразийской философии войны пару чувствительных ударов. Она слишком легкомысленно рассматривала ослабевшую после развала СССР страну как ковыляющего по пути в Европу инвалида. Тут она явно промахнулась.
Но нынешние противники Европы, бросившие ей вызов, не учли: демократия способна мобилизоваться и дать отпор — ведь ее ценности не сводятся к однополым бракам. Чтобы выжить, сторонникам евразийства нужно будет сочинить глобальную философию, похожую на коммунистическую, но прямо противоположную по знаку: например, создать интернациональный союз патриотов-консерваторов всех стран. Но такой союз чреват диссонансами и взрывоопасен: каждый его член в глубине души будет поддерживать только свою традиционную культуру, а на остальные культуры любви у него не хватит. Похоже, танец с копьем не вечен.
Фото: Зураб Джавахадзе/ИТАР-ТАСС
