Соседство с воюющим Донбассом еще год назад обеспечило Ростовской области все «прелести» прифронтового региона: рев военно-транспортных самолетов по ночам, вереницы боевой техники на дорогах, толпы беженцев и рост преступности. Прекращение активных боевых действий внесло свои коррективы: ростовские пограничники теперь роют рвы на границе, чтобы остановить потоки контрабандного оружия, а вместо автобусов с добровольцами в Ростов за помощью потянулись «ветераны» ополчения.
О том, что в Ростове проходят реабилитацию десятки раненых на украинских фронтах, слухи ходили давно. Оставалось только ждать, когда кто-нибудь заговорит. Так оно и вышло. Жители тихого квартала в исторической части города всю зиму наблюдали за подозрительным особняком, возле которого то и дело парковались реанимобили с украинскими номерами и внедорожники. А весной по окрестностям стали бродить хмурые мужики — кто без ноги, кто без руки. Горожане все поняли и позвонили журналистам.
«Мужики, журналисты приехали»
«Куратор» Игорь, которого нам удалось разыскать, по телефону предупредил: «Никаких лиц, никаких имен. А так — приезжайте, чего там?»
От старого Нахичеванского рынка по 19-й линии мы спускаемся вниз к Дону и через 5-6 кварталов останавливаемся у глухих металлических ворот. Возле дома разгружается «газель» с продуктами — двое шустрых, коротко стриженых молодых людей таскают ящики с тушенкой и крупами. «А можно я ваше удостоверение сфотографирую?» — просит встречающий «старший по общежитию» Владимир.
Во дворе несколько курильщиков удивленно отставляют в сторону сигареты. «Мужики, журналисты приехали», — сообщает Владимир.
Дом не отличить от десятков таких же в округе: три этажа красного кирпича, пластиковые окна. Это и есть подпольный реабилитационный центр для пострадавших в боевых действиях. В основном сюда доставляют тех, кто лишился конечностей. И в основном — украинцев.
Чужие здесь не ходят
То, что это никакой не жилой дом, а самая настоящая казарма, становится понятно с порога. В просторной гостиной мы натыкаемся на первую и едва ли не самую большую палату. Восемь коек — хотя понять, на чем на самом деле там разложены матрасы, сложно. И лишь в углу, блестя облупившейся краской, стоит обычная казарменная двухъярусная кровать. Все места заняты.
Очень трудно оторвать взгляд от первой встречной культи, выглядывающей из-под несвежего одеяла, из пустого рукава футболки. Отводишь глаза и натыкаешься на страшную, большую пластиковую ногу в нелепом ботинке.
«Тридцать четыре человека», — говорит «вечный дежурный» по столовой, 40-летний одноногий Роман. «Почему я главный на кухне? Да мне вот тоже хотелось бы знать, почему это я», — с напускной серьезностью отвечает он. Сегодня на обед у бойцов борщ, на доске растет гора мелко нарезанной моркови. Сноровка Романа бросается в глаза, но передвижение по кухне на костылях очевидно дается ему с трудом.
В углу деловито гудит новенькая стиральная машинка. Повсюду видны безуспешные попытки наладить быт. Стопки чистого, но не глаженного белья; разнокалиберные пары обуви у стенки; в коридоре стоят сложенными большие армейские носилки и пара инвалидных колясок.
В кухне становится многолюдно. «Хотите кофе?» — одичавшие без женского внимания мужики наперебой пытаются ухаживать и, гремя костылями, предлагают на выбор каждый свою историю.
«Шпиль»
Он галантно приглашает присесть на свою кровать, стоящую в холле второго этажа.
Шпилю 46, из Донецка. На войну отправился в мае 2014-го. До этого устанавливал домофоны. Когда Шпиль говорит, половина его левого предплечья страшно вертится в рукаве летней рубашки, словно подтверждая каждое сказанное слово. «Ну так, а как? Они же к нам пришли. Мы же видели по телевизору, как в Славянске, Константиновке люди голыми руками пытались БТРы остановить, а их давили. А когда Стрелков по телевизору сказал, что надо женщин призывать, они, вроде бы, более сознательные, я подумал: ну и как я после этого буду жить? И пошел», — рассказывает он. «К казакам. Наши казаки, донецкое отделение Всевеликого войска Донского. Мы же сначала на блок-постах стояли с палками. Если у кого было охотничье ружье — так одно на пять-десять человек. А потом оружие дали».
На вопрос, кто дал и как вообще происходит это процесс — превращение электрика в боевую единицу, — ответа нет. Как в кино: сидел, смотрел по телевизору фашистов, очнулся — на войне. «Военная специальность у меня — боцман, отсюда и «Шпиль» — с флота, — объясняет он. — Но оружие дали, обучение прошли...» Приходится перебивать: кто дал, где обучали? Прямо там, в Донецке? В ответ он улыбается еще шире и кокетливо трясет головой: «Ну вы же понимаете»...
По коридору туда-сюда барражирует «смотрящий» Владимир. Шпиль поглядывает на него и возвращается к главному. «Ну так смотреть же на это было невозможно! Они памятники валят, это же вандалы! Как это можно терпеть?!» — восклицает он.
Полную версию текста читайте в ближайшем номере The New Times
