Нежеланная Родина

Утром 8 мая 1945 года авангард 36-й пехотной бригады Джеффри Мэссона, входившей в 8-ю британскую армию, двигался по шоссе, ведущему из Северной Италии в Австрию. На отрезке между двумя высокогорными селениями британцы увидели мчавшуюся навстречу легковую машину с куском белой материи. Крикнув «Halt!», солдаты остановили парламентеров, и лейтенант подошел к машине. В ней кроме шофера сидели двое офицеров в немецкой форме с неизвестными знаками различия и женщина усталого и измученного вида. Лейтенант приготовился услышать немецкую речь, но женщина неожиданно сказала на хорошем английском языке: «Здравствуйте, господин лейтенант. Я переводчик Ольга Ротова. Господин полковник Васильев просит сообщить, что мы высланы Казачьей группой, не воевавшей против союзников, для переговоров с английским командованием». Парламентеров направили в Толмеццо, где находился штаб командира 78-й пехотной дивизии генерал-майора сэра Роберта Арбутнота.

Местные жители, увидев русских в немецкой форме, встретили их враждебно: «Варвары-казаки», — кричали итальянцы. Напротив, англичане вели себя подчеркнуто корректно, им импонировала выправка полковника Леонида Васильева, старого эмигранта и офицера лейб-гвардии Атаманского полка. «Казаки не считают себя врагами западных союзников, — заявил русский полковник Арбутноту. — Они хотят продолжать прерванную когда-то борьбу с большевиками». Васильев просил помочь им соединиться с армией генерал-лейтенанта Андрея Власова. Но сэр Роберт не знал, кто такой Власов, и предложил казакам сложить оружие. «Мы военнопленные?» — спросил Васильев. «Нет, — вежливо ответил Арбутнот. — Военнопленными мы считаем тех, кого взяли в бою с оружием в руках. А вас я считаю лишь добровольно передавшимися».

Мирные слова британского генерала скрывали зловещий смысл.

Вопрос о принудительном возвращении в СССР всех советских граждан, оказавшихся в союзных зонах оккупации, был предрешен еще до ялтинских соглашений. 16 октября 1944 года в Москве нарком иностранных дел Вячеслав Молотов в беседе с министром иностранных дел Великобритании сэром Энтони Иденом посетовал, что некоторые советские люди «могут не захотеть вернуться». Однако, по словам Молотова, «желание или нежелание отдельных граждан не может изменить принципа, что все советские граждане без исключения должны быть возвращены на родину». Иден отнесся к словам коллеги с пониманием.

10 февраля 1945 года на Ялтинской конференции Уинстон Черчилль первым заявил о готовности вернуть из британской зоны оккупации всех граждан СССР. 11 февраля Молотов и Иден подписали соответствующие документы. Союзники принимали на себя обязательство выдать всех советских граждан — таковыми считались те, кто имел гражданство СССР по состоянию на 1 сентября 1939 года. Однако выдаче не подлежали бывшие подданные Российской империи и старые эмигранты из европейских стран, а также «перемещенные лица», проживавшие на территориях, которые были аннексированы Советским Союзом в 1939–1940 годах.

Исход «подсоветских» людей из бывших областей казачьих войск на юге РСФСР начался в январе 1943 года, когда войска немецкой группы армий «А» стали покидать Северный Кавказ. Беженцы, уходившие на Запад, считали отступление с немцами меньшим злом, так как вместе с Красной армией возвращалась «веселая колхозная жизнь». Точная цифра «эмигрантов 1943 года», покинувших Дон, Кубань и Терек, неизвестна, но в исторической литературе встречаются оценки до 100 тыс. человек.

В 1944 году через Южную Украину тысячи беженцев добрались до Западной Белоруссии. Здесь, в районе города Новогрудок, было к этому времени окончательно создано полувоенное-полугражданское поселение Казачий стан, которое возглавил походный атаман полковник Сергей Павлов — бывший авиатор Первой мировой войны, участник Белого движения и офицер Донской армии, проживший двадцать лет в Советском Союзе по чужим документам. В июне 1944 года при выезде на операцию против белорусских партизан Павлов погиб, но его сменил донец Тимофей Доманов.

По мере продвижения советских войск поселенцы из Казачьего стана (среди них были женщины и дети) перебрались сначала в Польшу, а осенью 1944 года — в Северную Италию. В районе Здуньска-Воля немцы приказали Доманову выделить сводный полк полковника Бондаренко (около 900 человек) для борьбы с варшавскими повстанцами. Кроме домановцев в операции приняли участие еще шесть отдельных казачьих батальонов, входивших в войска вермахта, и силы полиции. В Италию бондаренковцы прибыли в ноябре — с потерями и богатыми трофеями, награб-ленными в европейской столице, которая ошеломила «подсоветских» людей непривычным уровнем жизни. В частях Казачьего стана доля казаков, участвовавших в подавлении Варшавского восстания, составляла примерно 5 %.

В районе Толмеццо (провинция Удине) казаки расселились по войсковому принципу. Из Олессио немецкая администрация организовала выселение неблагонадежных итальянцев. Состоялось даже «переименование» Олессио в Новочеркасск, о чем свидетельствовал большой транспарант на въезде. В области Фриули-Венеция-Джулия казаки несли охранную службу и участвовали в боевых действиях против партизан.

Отношения с итальянцами складывались крайне противоречиво. Хорошие воспоминания сохранились в памяти итальянцев о юнкерах и офицерах Казачьего училища. Случались даже браки между итальянками и молодыми казаками. Однако справедливо помнили итальянцы и об обидах, грабежах и других преступлениях. За семь месяцев пребывания казаков в Карнии подверглись насилию 20 местных женщин.

Население Толмеццо до конца войны пополнялось беженцами и офицерами-эмигрантами. Из Берлина приехал генерал Краснов с супругой. В конце апреля 1945 года в отдельном корпусе генерала Доманова насчитывалось 18 тыс. военнослужащих. Число гражданских лиц и нестроевых чинов Казачьего стана, включая женщин и детей, превышало 17 тыс. человек. Доманов, несмотря на протесты Краснова, подчинил свой корпус Власову, рассчитывавшему сосредоточить свои формирования в районе Зальцбурга.

С 30 апреля по 10 мая 1945 года казаки совершили тяжелый переход через Карнийские Альпы в австрийский Лиенц. При отступлении беженцев атаковали партизаны, колонны подвергались воздушным налетам. Казаки шли по альпийским серпантинным дорогам при плохой погоде. Особенно страдали дети, многие из них погибли при переходе. В корпусе Доманова после известий о капитуляции Германии упала дисциплина: начались нападения с целью грабежа на военные автомобили немцев, в которых казаки теперь видели виновников своих бед и несчастий.

Известия о приближении из Северной Италии британских войск означали конец войны. И утром 8 мая Доманов выслал к англичанам парламентеров.

Английское командование предоставило для размещения Казачьего стана пространство вдоль течения Дравы, от Обердраубурга до Лиенца. На 10 мая в Стане насчитывалось почти 36 тыс. человек, в том числе более 18 тыс. строевых казаков. Остальные были беженцами, включая несколько сот младенцев.

В стане ходили разные слухи — о переезде в заокеанские страны вплоть до Африки, о возобновлении борьбы с большевиками на стороне англо-американцев, но практически никто не допускал насильственной выдачи. Юнкера продолжали заниматься строевой подготовкой, гимнастикой и вольтижировкой. Доманов требовал сохранять выправку и дисциплину, чтобы парировать обвинения и слухи о «казачьем бандитизме». К 22–26 мая состоялось полное разоружение пленных. Контролировал процесс майор Дэвис — доброжелательный и вежливый офицер связи 36-й пехотной бригады, умело поддерживавший надежды на благоприятный исход.

Вечером 27 мая Дэвис передал Доманову приказ об отправке всех казачьих генералов и офицеров, включая старых эмигрантов, на «конференцию» с участием представителей британского командования. Днем 28 мая спецтранспортом под усиленным конвоем англичане вывезли из Казачьего стана более 2,4 тыс. генеральских и офицерских чинов, в том числе более 600 беженцев, 21 врача и фельдшера, двух священников.

Вместо «конференции» казаков привезли в охраняемый лагерь в Шпитталь-ан-дер-Драу и объявили о передаче советским властям. Сообщение вызвало шок. Ночью 29 мая покончили самоубийством несколько человек, включая соредактора знаменитого журнала «Часовой» Евгения Тарусского (Рышкова). Полковника Евгения Михайлова вынули из петли, а генерал-майор Дмитрий Силкин вскрыл себе вены, но его спасли. 29 мая пленных силой погрузили в автотранспорт, перевезли в Юденбург и передали членам спецкомиссии советской 57-й армии, при этом покончили с собой еще несколько офицеров. В числе экстрадированных лиц были примерно 250–300 старых эмигрантов, включая генералов Краснова и Шкуро, не попадавших под ялтинские соглашения.

1 июня в Лиенце состоялась принудительная погрузка на транспорт и отправка в советскую зону Австрии унтер-офицеров, юнкеров, рядовых казаков корпуса Доманова и беженцев Казачьего стана, включая женщин и детей. На лагерном плацу был сооружен помост, на котором совершалось богослужение. Помост плотной толпой окружили репатрианты — в середине находились женщины и дети, во внешнем оцеплении стояли рядовые и юнкера, сцепившиеся за руки. Раздавались крики: «Лучше смерть, чем возвращение в СССР». Подогнав бронетехнику, британцы начали сжимать кольцо, а затем ворвались в толпу и принялись разрывать людские цепочки. Началась страшная давка, людей хватали и забрасывали в грузовики. Применялись штыки, приклады, изредка хлопали отдельные выстрелы. Многие бросались в Драву. По воспоминаниям Евгении Польской, река «кипела от всплесков, криков, вздымающихся рук, крутящихся в пенных водоворотах тел и голов, быстрым течением уносимых вниз». Были многочисленные случаи, когда глава семьи расстреливал из револьвера, который удалось утаить от британцев, жену и детей, а затем стрелялся сам.

В тот страшный день выдаче подверглось большинство беженцев Казачьего стана, хотя англичане вылавливали беглецов по окрестностям и репатриировали в советскую зону Австрии еще всю первую половину июня 1945 года. Казаков ждала родина — следственные органы, расстрельные приговоры, лагеря и тюрьмы, шахты Прокопьевска, спецконторы и спецкомбинаты. После 1955 года единицам — из старых эмигрантов, не имевших гражданства СССР, — повезло. Им разрешили вернуться в Европу. 

Фото: lienz.ru, ww2incolor.com