Черута и чичака в тропической ночи. Рассказы Моэма писались «под сигару»
Дмитрий Косырев
политический обозреватель РИА «Новости»
«Гейз зажег еще одну черуту и наполнил свой стакан. Было очень тихо, и молчание, изредка прерываемое скрежетом чичаки, было физически ощутимым. Мы, казалось, были одни в тропической ночи, бог единый знает, сколь далеко от человеческого жилья».
Перед нами строки из Сомерсета Моэма, рассказ «Следы в джунглях». Место действия — Британская Малайя, город, названный автором Тана Мера («красная земля» по-малайски), в котором без труда угадывается Малакка.
В этом отрывке есть два слова, требующих расшифровки. Например, чичака — серо-зеленоватая ящерка, друг человека, верный защитник жилья от комаров. Ночь, с ее ароматом магнолий и запахами влажной земли, и сегодня спускается на дымящуюся от влаги землю Малайзии под скрежет и щелканье чичак.
Черута же… это, конечно, сигара, но не обычная.
Что курил глава
полиции Малакки
Во времена Сомерсета Моэма (на фото) ценились |
Немало рассказов Моэма создано «под сигару». Особенно занятно наблюдать, как точно автор выдерживает время горения средней (формата, например, «корона») сигары. Попробуйте прочитать речь рассказчика вслух Дмитрий Косырев политический обозреватель РИА «Новости» неторопливо, с паузами: вот прошло минут 40 — 50, как раз для хорошо скрученной «короны», плюс небольшая пауза — и его герой именно в этот момент зажигает новую.
Здесь мы соприкасаемся с прекрасным утраченным миром, где в ритуал повседневной жизни, не отравленной телевидением (Моэм описывает свой первый визит в Малайю в 1921 году), входил стаканчик крепкого напитка и сигара перед сном. Благодаря сигаре люди курили меньше: садить папиросу за папиросой было не очень уважаемым среди джентльменов признаком интенсивной и нервной умственной деятельности. Сигару же на бегу не курят. И дело не только в том, что цена сделанной вручную сигары сегодня около 10 долларов. А в том, что ее дымом лишь полощут рот, затянуться им фактически невозможно. Им окутываются, это церемония, напоминающая об отрешенности буддийского храма. Сигара — для расслабления и задумчивости, так способствующих неторопливой беседе.
Что же курил господин Гейз, глава полиции Малакки? Слово «черута» родом из времен британской колониальной империи. Оно тамильское (юг Индии), и означает довольно тонкую (меньше сантиметра толщиной) сигару особой скрутки, с двумя открытыми кончиками, то есть ее не надо обрезать. Такую скрутку трудно встретить на Карибах, откуда родом гаваны, а в наши дни — еще и доминиканские, мексиканские, никарагуанские и гондурасские сигары. На Карибах кончик сигары закручивают, и его потом следует отсечь.
Во времена Сомерсета Моэма ценились бирманские черуты. Причем господину Гейзу не надо было платить за этот продукт импортную пошлину. И не только потому, что Бирма тогда тоже входила в состав империи. Бирманцы жили и в городе Джорджтауне на острове Пенанг, так же как в Малакке и Сингапуре, входившем в состав колонии СтрейтсСеттльментс на берегу Малаккского пролива. Фабрика бирманских черут, которые крутили из бирманского листа девушки из Рангуна, помещалась где-то в районе нынешней Бирма-стрит в Джорджтауне, там, где и сегодня вы можете увидеть бирманский буддийский храм напротив совсем другого буддийского храма, тайского.
Жертвы глобализации
В наши дни бирманских черут за пределами самой Бирмы не найти. В лучших отелях Джорджтауна можно купить отличную гавану или доминикану, но нет даже хороших манил, хотя до Филиппин всего четыре часа лета. И если карибские сигары маршем идут по планете, то сигары из Юго-Восточной Азии — настоящая редкость для коллекционера.
Однажды в городе Кота-Кинабалу мне удалось попробовать черуту из самой Малайзии, но с острова Борнео. Это довольно экзотическая работа, табак растет на склоне знаменитой двурогой горы Кинабалу, а скруткой занимаются местные жители. У них получается очень тонкая, неровная и довольно длинная черута, с экзотическими копчеными тонами земли и свежей травы. Недорогая, несложная сигара, буквально на 2 — 3 оттенка, зато каждый из них прост и ясен.
Но на земле Юго-Восточной Азии есть отличные сигары и помимо полумифических бирманских черут или выходящих очень малыми тиражами шедевров филиппинской «Табакальеры», открытой еще во времена испанского господства. Речь об Индонезии, когда-то голландской колонии. Внимательное изучение местных сокровищ напоминает вам о том, что слова «голландская сигара» — наполовину нонсенс: табак в Голландии не растет, он все-таки отродясь индонезийский.
В джакартском «Хилтоне» вы можете обнаружить лучшее из голландского колониального наследия — сигары Dos Hermanos. Вот выдержки из записи их дегустации (целиком запись занимает несколько страниц), которую мы провели вместе с, возможно, лучшим в России сигарным специалистом Сергеем Нейманом.
Д.К.: Выбираем формат «торо», толстую. «Нос» — густой, смолистый, сильные тона кофе и чуть-чуть — скотного двора и лечебных трав.
С.Н.: Точнее, перец, мята и грибы. Это ощущается и при облизывании. Скручена очень плотно, лист с красивыми прожилками и намеком на блеск. Ничего общего с гаванами.
Д.К.: Дым — как от печки с березовыми поленьями, легкий и простой. Очень нежная сигара.
С.Н.: Первый глоток дыма — луг средней полосы, полевые цветы, прежде всего ромашка, легкая парфюмерия. Аналогов этой сигаре нет. Затем появляется запах копченого мяса.
Д.К.: А вот на третьем сантиметре идет намек на кофе. И экзотические ароматы, пожалуй…
С.Н.: Сливок и тропических фруктов. Заметим, что копченость пришла и ушла, а сигара остается легкой.
Д.К.: С чем сочетается? Я бы сказал, ничего крепкого, лучше портвейн. Виски — ни в коем случае, убьет сигару.
С.Н.: Можно с легкими коньяками типа
A.E. Dor. Но портвейн лучше всего. В общем, сигара для тех, кто ценит аромат и тонкий вкус. …В принципе все табаки из Юго-Восточной Азии очень легкие, там преобладают тона травы, но не хватает оттенков кофе и шоколада. Поэтому сейчас и в Dos Hermanos, и в филиппинских сигарах используются для связующего, или покровного, листа табак с Карибов. Глобализация, однако. И все же жаль, что под натиском этой самой глобализации безвозвратно ушел неторопливый мир Сомерсета Моэма.
