Оперативные сводки из Ингушетии все больше напоминают сообщения с фронтов чеченской войны.
The New Times пытается понять природу этой схожести. И найти виновных в бесконечных убийствах и похищениях
«Нет, это еще не последняя капля. Может быть, предпоследняя», — заметил один из участников митинга в Назрани в предрассветных сумерках, когда все закончилось. Хотя еще несколькими часами раньше казалось, что бунт неминуем.
Митинг 19 сентября, каких в Ингушетии никто не припомнит, был явно стихийным, иначе народу было бы намного больше, и требования решительнее, и настрой круче. Но, похоже, ингушской власти хватило и этих нескольких сотен человек, чтобы принять их за призрак революции.
Революции пока никто не готовил. На площадь вышли только те, чьих родственников похитили люди, ездящие на серебристых «девятках» и «десятках», которые при попытке с ними разобраться немедленно показывают удостоверения ФСБ.
Той самой предпоследней каплей стало похищение трех братьев Аушевых из села Сурхахи. Потом братья расскажут, что ехали из Астрахани в Грозный, но на грозненском вокзале их уже ждали. Куда их везли, Аушевы не знают. Где располагался подвал со следами засохшей крови, они тоже не знают. Они только помнят, что похитители допрашивали их по-русски, нисколько не скрывая ни планов их утром расстрелять, ни своей эфэсбэшной принадлежности. Практика показывает, что это был не блеф. Потому что на площади как раз и собрались родственники четырех сотен человек, пропавших за последние годы, и большая их часть, как понимают эти родственники, уже никогда не вернутся.
На митинг пришли главным образом только эти родственники. В основном женщины, но власть не стала разбираться, последняя это капля или предпоследняя. На разгон митингующих был отправлен мобильный отряд МВД — ингушской милиции власть не доверяет. Когда три попытки штурма завершились ранением нескольких митингующих, разгоняемая толпа явила угрожающие признаки самой настоящей революционной готовности. Власть сдалась и саморазоблачилась. В три часа ночи из чеченского Шатоя позвонили и сказали: Аушевы у них.
На этот раз обошлось. И для Аушевых, и для власти. Следующая капля может стать и в самом деле последней. При том что мало кто сомневается: долго ее ждать не придется.
Формула активной обороны
...На перекрестке у села Яндаре пейзаж словно списан с сюжетов чеченской войны. БТР, зенитная установка «Шилка», капитальные окопы, недобрые взгляды вооруженных до зубов бородатых бойцов в тельняшках и банданах. В ответ на попытку вопроса угрюмое молчание, таящее в себе нескрываемое желание проверить документы по жесткому сценарию. В Чечне мы бы уже разговорились и покурили, но здесь опасность окутана военной тайной, и спутник-ингуш, полковник российской армии, со смехом изобретает формулу активной обороны: «Защищаемся неизвестно от кого, чтобы потом на кого-нибудь напасть».
Полковник рассказывает о Карабулаке. Именно там в последний день августа кто-то расстрелял мужа и сына учительницы Веры Драганчук, и сама она уцелела лишь по случайности. Через несколько дней эфэсбэшники застрелили мальчишку, которого объявили подозреваемым. Сначала ранили, потом произвели контрольный выстрел, после чего на глазах гуляющих горожан и резвящихся детей подложили под тело гранату. Вопреки обыкновению карабулакская милиция и ОМОН эфэсбэшников не отпустили, вызволять их на бэтээрах прибыл мобильный отряд МВД, про который все знают, что половина там тоже из ФСБ. Перестрелки удалось избежать только благодаря вмешательству федерального руководства МВД и ФСБ...
«Я там рядом живу, — говорит полковник. — А если бы мои дети там играли? А если бы с ними что-то случилось? Да мне наплевать, кто там какую носит форму. Я бы взял автомат. А что ты думаешь, полковник — не человек?»
Русский офицер из дислоцированной здесь части 58-й армии мои вопросы выслушивает с настороженностью. Но профессионализм берет верх над недоверием. «Была ли нужда вводить дополнительные войска? Послушай, ты в Чечне бывал? Ну и что, есть хоть что-то похожее? Видел здесь кто-нибудь хоть одного боевика?»
В эфире — вайнахское радио
«Допустим, боевики и в самом деле где-то прячутся, — комментирует мою гипотезу адвокат Аюб Гагиев, человек, к мнению которого в кругах ингушской интеллигенции принято прислушиваться. — Но если бы они представляли собой хоть какую-нибудь силу, об этом все бы уже давно знали. Соседские слухи, «вайнахское радио». Если бы подполье существовало, оно бы обязательно в этом эфире звучало».
Этот эфир — надежный источник информации там, где нет газет, но все соседи. Он неопровержимо транслировал происходившее в ингушских горах и лесах во времена чеченских войн. Все было просто: идет какой-нибудь старик и видит вытесненных войной из Чечни людей в камуфляже. Старика задерживают, допрашивают и отпускают, напоследок убеждая никому ничего не говорить. Никто никому секретов и не выдает, просто все эти секреты становятся естественным информационным фоном. Вся Ингушетия знала: боевики на ее территории лечатся, отдыхают — но никаких проблем республике не создают. До 2002 года боевики и Ингушетия словно состояли в негласном договоре о ненападении, гарантом которого был Руслан Аушев. Только так можно было уберечь Ингушетию от вовлечения в чеченскую войну. Аушев уберег — ценой необратимой ссоры с российскими генералами. И едва в 2002 году отгремели салюты по поводу инаугурации президента Зязикова, спецслужбы и военные ворвались в республику с тем более яростной страстью, чем дольше ее приходилось сдерживать.
«Не надо делать из Аушева ангела, — говорит высокопоставленный ингушский чиновник ушедших времен. — Он был вспыльчив, непоследователен, и на демократию у него был свой, вполне генеральский взгляд. Но он действительно искренне хотел что-то построить и кое-что ведь построил. И неслучайно при Зязикове имя Аушева оказалось под запретом».
Теперь выясняется, что и у истоков ингушской государственности стоял именно Мурат Зязиков, служивший на ничем не примечательной должности заместителя начальника ингушской ФСБ, а потом и с нее отправленный за ненадобностью в Астрахань. Теперь во власть вернулись все, кто был изгнан при Аушеве, и даже те, на кого заведенные при нем дела не закрыты по сей день. Если Аушеву ничего не стоило красиво выгнать главу Слепцовской администрации после ознакомления с архитектурой его нового, хоть еще и недостроенного дома, то теперь чиновник берет, во-первых, больше, а во-вторых, безо всякой рефлексии. Если в медучилище можно поступить сравнительно дешево, всего за 20 тысяч рублей, то ставки высшего образования исчисляются уже в долларах, минимум — две тысячи. Это, впрочем, копейки по сравнению с тем, за сколько продаются чиновничьи должности, особенно те, которые поближе к распределению дотаций.
В блистательном Магасе, как весело признался прораб на очередной новостройке, официально проживают 500 человек, большего количества тех, кто может в Ингушетии платить 800 долларов за метр, не наблюдается. А дешевле не получается, потому что застройщик должен заплатить чиновнику несколько десятков тысяч долларов за сотку. Ставки по кредиту со всеми страховыми выплатами достигают 40 процентов, потому что слишком высоки риски невозврата кредита. «Но попробуй его не вернуть, если у тебя нет «крыши» в Магасе, — объясняет знакомый бизнесмен. — И, с другой стороны, попробуй у меня его выбить, если такая «крыша» у меня есть».
Следствия из основополагающего закона вертикали власти — «за лояльность прощается все» — надо изучать именно в Ингушетии. В том числе и убийственные следствия.
Месть как самоубийство
Политическую ситуацию разъясняет во дворе своего дома за бесконечным чаем карабулакский строитель Ахмет. И многочисленные соседи, подтянувшиеся к нему при первом же слухе о госте из Москвы, согласно кивают. «Наши предки ведь не зря когда-то присягнули на верность России. Мы могли пойти к англичанам, к немцам, но пошли к Москве. Даже сейчас... Ну да, дурная власть в Москве, но что, из-за этого вести себя, как чеченцы?»
Ингуши, воевавшие в Чечне в первую войну, считались героями, но чеченские победители меньше всего годились на роль общекавказских кумиров, и после войны сочувствие сменилось разочарованием. С приходом Зязикова в Ингушетию хлынула и вторая чеченская война. И случилось то, что должно было случиться: большинство тех, кто 22 июня 2004 года под руководством Басаева совершил знаменитое нападение на Ингушетию, составляли ингуши. Боевики стали врагами для самих ингушей. И каких-либо мотивов уходить в горы с тех пор не появилось. Нет ни страсти к независимости, ни религиозного протеста. «Вы можете выйти на площадь и призвать: дорогие ваххабиты, идите к нам, проповедуйте, полная вам свобода! И ничего у них не получится», — объясняет Аюб Гагиев. Особенности суфийского ислама, основанные на почитании устаза — легендарного морального авторитета, делают невозможным успех ваххабизма, отвергающего какое бы то ни было посредничество в отношениях с Богом.
Остается одно — мщение. За убитых, пропавших, осужденных…
Что пытаются продемонстрировать те, кто убивает? Например, те, кто расстрелял семью учительницы Людмилы Терехиной в Слепцовской. Или те, кто расстрелял двух дагестанских пастухов, семьи корейцев и цыган. Делается все так, словно кто-то всерьез намерен показать — ингуши убивают чужих. При том что даже сами русские убеждены: убийц Терехиных ингуши растерзали бы сами. Другая история: убит религиозный авторитет и советник президента Ваха Ведзижев. А это уже намек на то, что в Ингушетии все-таки орудуют ваххабиты.
Вскоре после убийств в Слепцовской в Ингушетию, как заявила официальная пропаганда, вошли отряды Доку Умарова. Но про Умарова даже кадыровские прокурорские работники говорят в кулуарах: он крут, но не беспредельщик. Расстрел мирных людей по ночам — не его жанр. Но что важнее, от ингушского обострения и расширения зоны партизанщины он намного больше теряет, чем приобретает: как объяснил осведомленный знакомый из кругов ингушского МВД, даже если он и пришел в Ингушетию, то лишь для того, чтобы отлежаться, но никак не воевать.
Идеальное преступление
«Есть все-таки вариант компромисса с осетинами?» — спрашивал я у одного уважаемого в Ингушетии старика. «Есть, — ответил он. — Осетины должны отдать Пригородный район. И покаяться».
Представители ингушских силовых структур убеждены: «Даже если это орудуют осетины, то не сами по себе. Федералы бы им ничего не позволили, не будь у них в этом собственного интереса». Но в чем он? Собеседники теряются. И как-то без энтузиазма повторяют то, что им предлагает официальная власть: «Есть много желающих обострить ситуацию перед выборами».
Но Кремль же от Ингушетии далек настолько, что его ничего, кроме лояльности, не интересует. В итоге на безраздельность власти командированных в Ингушетию структур, в первую очередь спецслужб и людей в погонах, никто не посягает. Но ситуация такого триумфа нестабильна, особенно там, где составляющая пороховых газов в воздухе, во-первых, запредельна и, во-вторых, привычна.
Чуть темнеет, и блокпост у села Яндаре ощетинивается всеми стволами в сторону проезжающих машин. Стрельба с перепугу — явление органичное. А территориальные управления хоть ФСБ, хоть МВД, в сущности, такие же блокпосты… Если врагов нет, то зачем эта вертикаль в своем чрезвычайном режиме вообще тут водружена? Виток за витком, сначала вытеснение тех, кто отдыхает здесь от соседней войны. Это понятно, объективно и, может быть, даже необходимо. В ответ — нападение на Ингушетию 2004 года, говорить о странностях которого считается здесь почти банальностью. Маховик раскручивается, и если враг не сдается по причине своего отсутствия, то врага нужно создать хотя бы для того, чтобы его постоянно побеждать.
«Обороняться неизвестно от кого, чтобы потом на кого-нибудь напасть». Активная оборона сулит свои бонусы всем. «Вы на самом деле думаете, что Зязиков своей беспомощностью так уж тяготится? — усмехнулся осведомленный депутат ингушского парламента. — Ему-то как раз все это очень на руку — он в любой момент может сказать, что ему просто не дают возможности что-то сделать».
А Москва теперь твердо знает, что ингуши ничуть не лучше чеченцев. И то же самое может рассказать подведомственному населению власть во Владикавказе — чтобы официальный отказ желающим вернуться в свои села беженцам-ингушам «в связи с нежеланием местного населения» звучал непробиваемым аргументом.
Рациональных мотивов нет. Остается одно: провокация. Политическая цель может быть какой угодно. Создание нового военно-спецслужбистского кулака на юге России. Желание закрыть тему возвращения ингушских беженцев в Пригородный район. Стремление объединить Чечню и Ингушетию под властью Кадырова или, наоборот, начало борьбы с ним в ожидании снижения котировок его акций после ухода президента Путина. И в таком случае все становится на свои места и есть вполне реальные мотивы для ввода дополнительных войск — кто-то должен разгонять митинги.
И что-то подсказывает, что это воинское укрепление не последнее. И осталось только подождать последней капли.
Идеальное преступление. Которое просто не может быть раскрыто.
Хроника террора
16 июля. В станице Орджоникидзевская Сунженского района убиты учительница средней школы № 2 Терехина Людмила Владимировна, 1952 года рождения, и двое ее детей — дочь Терехина Марина Владимировна, 1983 года рождения, и сын Терехин Вадим Владимирович, 1988 года рождения. 18 июля на похоронах убитых сработало взрывное устройство, 10 человек ранены.
21 июля. В Карабулаке убит советник-помощник президента Ингушетии по религиозным вопросам Ваха Ведзижев. Неизвестные из серебристой «десятки» обстреляли автомобиль «Волга», в котором находились Ведзижев и его супруга.
9 августа. В Ингушетию введены дополнительные войсковые подразделения Министерства обороны РФ численностью около 2500 человек. Увеличено количество бронетранспортеров и другой военной техники. Активизация военных в республике, со слов представителей МВД РИ, связана с проведением контртеррористической операции, которая согласно документам МО и МВД начата в Ингушетии с 1 августа.
30 августа. В Назрани на Экажевском рынке автозапчастей военнослужащими мобильного отряда расстрелян 17-летний Ислам Гаракоев.
31 августа. В Карабулаке неизвестные проникли в дом учительницы Драганчук Веры Борисовны и расстреляли членов ее семьи — мужа и двух сыновей в возрасте 20 и 24 года. Сама Вера Драганчук не пострадала. По некоторым данным, преступники ее не нашли, поскольку она спряталась от них во время вооруженного нападения.
31 августа. В Назрани около дома культуры взорвалась припаркованная на стоянке автомашина ВАЗ-2109. Погибли четверо сотрудников Назрановского ГОВД.
2 сентября. В Карабулаке сотрудниками ФСБ расстрелян 21-летний Апти Долаков.
6 сентября. В станице Орджоникидзевская обнаружены трупы корейцев — отца и сына — с огнестрельными ранениями.
7 сентября. В Назрани расстреляна главный врач станции переливания крови республиканской больницы Мударова Наталья Федоровна.
17 августа. На автомобильной дороге «Кавказ», недалеко от села Гази-Юрт Назрановского района, расстрелян автомобиль, в котором находились сотрудники ФСБ. В результате обстрела убит Алихан Калиматов — сотрудник центрального аппарата ФСБ России, который находился в командировке во Владикавказе, где занимался расследованием фактов безвестного исчезновения ингушей и чеченцев в Северной Осетии.
Осетино-ингушский конфликт произошел из-за Пригородного района Северной Осетии. После упразднения Горской автономной социалистической республики в 1924 году были образованы три автономных области: Чеченская, Северо-Осетинская и Ингушская, причем последняя включала и Пригородный район, и часть нынешнего Владикавказа, который был ее столицей. После упразднения в 1934 году Ингушской АО Владикавказ (тогда Орджоникидзе) целиком вошел в Северную Осетию, а Пригородный район — в Чечено-Ингушскую автономную область. Однако после депортации чеченцев и ингушей в 1944 году район перешел в административное подчинение Северной Осетии. После принятия Верховным Советом РСФСР закона о реабилитации репрессированных народов ингуши поставили вопрос о возвращении Пригородного района и части Владикавказа, а наиболее радикальные из них организовали поход в Пригородный район. В октябре 1992 года столкновения осетин и ингушей переросли в вооруженный конфликт, в котором федеральные войска фактически выступили на осетинской стороне. За шесть дней с обеих сторон погибло до 600 человек, свыше 900 было ранено. Почти все ингуши из Пригородного района (по разным оценкам, от 30 до 65 тысяч человек) стали беженцами.
22 июня 2004 года группа боевиков под руководством Шамиля Басаева совершила нападение на Ингушетию. Было захвачено 19 объектов МВД в городах Назрань, Карабулак и станице Орджоникидзевская. Погибли 62 работника правоохранительных органов и 28 гражданских лиц, 93 человека ранены. По оценкам представителей силовых структур Ингушетии, в операции со стороны боевиков участвовало около 400 — 500 человек.
