«Искусство в концлагере» — так называется один из эпизодов спектакля Томи Янежича
Вскоре после окончания Второй мировой войны франкфуртский философ Теодор Адорно напишет известную фразу: «После Освенцима писать стихи — варварство», которая в России с чьей-то легкой руки прижилась в другом, не очень точном варианте: «После Освенцима писать стихи невозможно». Словом barbaros древние греки, как известно, обозначали неразборчивое бормотание иностранцев, и Освенцим в истории XX века стал тем водоразделом, после которого искусство, созданное традиционными средствами, стало восприниматься, как варварское наречие: слово «человек» больше не звучало гордо, да и другие слова из довоенного лексикона приобрели совсем иной окрас. Ставить спектакль об Освенциме, пытаясь перевоплотиться в его узников по системе Станиславского, видимо, тоже означало бы для труппы БДТ согласиться на заведомо варварский и фальшивый тон. Поэтому словенский режиссер Томи Янежич выбрал путь, имя которому — безыскусность. «Человек» — это спектакль-лекция, где актеры вместе со зрителями изучают труд всемирно известного психолога, основоположника логотерапии и школы экзистенциального психоанализа Виктора Франкла «Скажи жизни «да»: записки психолога, пережившего концлагерь» — он опубликовал его почти сразу после своего освобождения из Дахау в 1945 году.
«Быстрее, вода остывает»
Предмет исследования — человек, поставленный в немыслимые для себя условия и, кажется, совсем переставший быть человеком. Можно ли назвать человеком безликое существо под порядковым номером 119104, готовое в любой момент вылететь из трубы концлагеря в виде черного дыма? А можно ли назвать человеком садиста-надзирателя, который, схватив ребенка за ноги, разбивает его голову о землю?
Живая лошадь, вдруг возникающая перед глазами узников, становится символом свободного мира
Лекция — так лекция. Актеры, которым оставлена лишь узкая полоска на авансцене, напишут мелом на грифельной доске лагерный номер Виктора Франкла 119104, а самих себя и немногочисленные элементы декорации будут использовать скорее в качестве наглядных пособий. «Видите, — покажут они на опущенный пожарный занавес, — надпись «Добро пожаловать»? Именно такие плакаты висели на привокзальной площади в Дахау. А слышали, как музыканты перед началом спектакля кричали входящим в зал зрителям «Быстрее, быстрее, вода остывает»? Так же торопили только что прибывших заключенных оркестранты на въезде в Треблинку». Оркестр в этот момент будет наяривать клезмерские мелодии, переходя временами на арию Чио-Чио-Сан из пуччиниевской «Мадам Баттерфляй».
За время спектакля будет подробно исследовано и психологическое состояние лагерников, и техники их выживания. Франкл подробно, наблюдая за собой со стороны с врачебным педантизмом, следит за тем, как происходит угасание нормальных человеческих чувств и эмоций. «Заключенный 119104, — вспоминает он о себе в третьем лице, — хлебает жидкий суп и видит, как у его ног упала голова товарища, с которым он еще два часа назад разговаривал. Заключенный 119104 продолжает есть суп». Всеобщая апатия становится способом самосохранения.
Как выжить
Для того чтобы выжить в лагере физически, рассуждает Франкл, нужно уподобиться овце и стремиться быть в центре стада: того, кто окажется с краю, обязательно пнут ногой в сапоге, прикладом или просто убьют. Но как лагернику сохранить свою душу? Выход один — бежать. Нет, не бросаться на колючую проволоку — это равносильно самоубийству, а совершить побег в страну грез, которая неподвластна ни одному садюге-охраннику. Порой зэки находят спасение в снах, хотя они иногда и оборачиваются ночными кошмарами. (Франкл вспоминает, как один раз пытался растормошить своего товарища по неволе, который кричал во сне, но в последний момент отдернул руку. «Что я ему скажу? — подумал он. — Проснись? Все хорошо? Ты в Освенциме!») Но чаще всего это побег во внутреннюю жизнь человеческого духа, в искусственно создаваемую галлюцинацию. Ты, номер 119104, двигаешь отмороженными конечностями, бредя из барака в барак, а сам в это время находишься с теми, кто любит тебя и кого любишь ты сам, — с женой, детьми, родителями. Позже Франкл назовет это заполнением «экзистенциального вакуума». Спасти может что угодно: вдруг не пойми откуда раздавшийся звук скрипки на вторую ночь после прибытия в Освенцим (Аушвиц) или маленькая птичка, опустившаяся на край ямы, которую ты только что выкопал… Это путь от несвободы к свободе. И одним из самых сильных в спектакле становится миг, когда после всех ужасов, о которых нам только что рассказали, вдруг взмывает занавес на авансцене, и мы видим весь огромный мир в его полноте — там, в глубине сцены, цокает копытами серая в яблоках лошадь. Цокает, и больше ничего. Скажи жизни «да».
Спектакль Андрея Могучего «Что делать», вышедший в БДТ в начале сезона, неожиданно срифмовался с постановкой Томи Янежича
БДТ между Франклом и Чернышевским
Словенец Томи Янежич — приглашенный режиссер, который мало что знал о программной стратегии нового худрука БДТ Андрея Могучего и о тех процессах, что происходят в театре после его назначения. Но удивительным образом «Человек» логически продолжает тему, начатую Андреем Могучим в начале сезона в постановке «Что делать» по роману Чернышевского. Она была заявлена как спектакль-диспут, где актерам запрещено актерствовать — правда, далеко не все с этой задачей справлялись, и точно те же проблемы испытывает труппа и в сегодняшнем «Человеке»: размеренный, лекционный способ существования одних только подчеркивает фальшивую темпераментность других. Одним из главных персонажей у Могучего стала Красота, пришедшая на сцену БДТ прямиком из снов Веры Павловны. Она ходила по сцене с мегафоном в руках и рассказывала о том, какой прекрасный и упорядоченный мир она могла бы построить, какие «города солнца» населить. Не забудем: это та самая Красота, что в XIX веке мечтала создать идеальное общество будущего, а вместо этого воздвигла Аушвиц и Дахау, Норильсклаг и лагеря на Колыме.
«Главный герой — женщина, главная тема — свобода», — объявлял Борис Павлович (роль Автора) в начале спектакля «Что делать», пытаясь вовлечь зал в дискуссию о «новых людях». «Основная задача спектакля — создать пространство для осмысления темы свободы как для зрителей, так и для артистов», — декларирует Томи Янежич в программке «Человека». Два спектакля, вышедших в самом начале и самом конце сезона, неожиданно для самих авторов срослись в дилогию о человеческой свободе, которую можно было бы назвать «До и после Освенцима». Выпускник философского факультета Петербургского университета Николай Чернышевский был одним из тех, кто заварил эту кашу, а выпускник Венского университета Виктор Франкл — одним из тех, кому пришлось ее расхлебывать.
«Человек», построенный режиссером как спектакль-лекция с наглядными пособиями и лабораторными экспериментами с привлечением фокус-группы, закончится видеофрагментом лекции самого Виктора Франкла, прочитанной им в какой-то университетской аудитории спустя 27 лет после войны. Он будет говорить слушателям не об Аушвице, нет. О человеке. «Недавно, в свои уже почтенные годы, — скажет бывший номер 119104, — я захотел научиться водить самолет. И знаете, что мне сказал мой авиаинструктор? Если мы хотим на аэроплане из точки А попасть в точку B, то на самом деле надо всегда целиться в точку C, поскольку нас обязательно снесет боковой ветер. Это справедливо и для человека. Если рассматривать человека таким, как он есть, мы делаем его только хуже. Но если мы его переоцениваем, то мы помогаем ему стать таким, каким он и должен быть».
Может, и правда человек — венец творения? Может, и правда это звучит гордо? Даже после Освенцима.
Фото: bdt.spb.ru
