Охота за «палкой»

В России нет достоверных данных о реальном уровне преступности. Единственным источником наших знаний об этом служат красивые цифры, которые руководители ведомств выставляют напоказ в официальных отчетах. В недавнем докладе Института проблем правоприменения «Криминальная статистика» сказано, что «любые попытки борьбы с преступностью или повышения качества работы правоохранительных органов — это воздействие на фантом, который при этом прекрасно умеет формировать ожидаемые результаты». Задача по формированию результатов, как правило, отводится рядовым сотрудникам. На нижних «этажах» правоохранительных структур охота за требуемыми цифрами неизбежно приводит не только к искажению статистики, но и порождает латентную преступность.

В 1965 году в СССР впервые была принята инструкция о едином учете преступлений. Спустя полвека документ не претерпел никаких существенных изменений, объясняет профессор Института государства и права Виктор Лунеев. Работу органов по-прежнему оценивают сухими цифрами статистики. Учитывается много показателей, однако основных всего два: в МВД — это количество раскрытых преступлений, в СКР — количество дел, подписанных прокурором и направленных в суд.

Старший следователь по особо важным делам одного из окружных управлений Москвы N как раз готовит дело к отправке, назначает корреспонденту NT встречу возле прокуратуры и просит подождать его у парковки. Сюда въезжают дорогие машины с мигалками, пропусками и георгиевскими ленточками. На заднем стекле служебного джипа рисунок: дзюдоист Путин бросает через плечо Барака Обаму. Ниже написано: «Уважай мою власть!»

39-летний N в системе уже 14 лет. Он застал еще прокурорское следствие (СК отделился от прокуратуры в 2011 году. — NT), когда, по его словам, работали не только на количество, но и на качество. «Сегодня, — говорит N, — все иначе. Особенно на «земле» (районные отделы. — NT). Народу там постоянно не хватает. Есть отделы по 3–4 человека».

В одном из таких подразделений на юго-востоке столицы работает 27-летняя V, старший следователь СК. В производстве ее отдела находится максимум 10 уголовных дел, что ничтожно мало. Каждый месяц начальство требует направить 1–2 материала в суд и написать 100 отказов в возбуждении дела. «Где их взять? Выход один: неправомерно забрать материалы у полиции и вынести по нему свое решение, — признается она. — Допустим, в «02» поступил звонок — покончил с собой очередной кредитор или онкобольной. Мы с опергруппой выезжаем на вызов, опрашиваем родственников и соседей, наспех проводим экспертизу и в 99 случаях из 100 пишем отказ».

Одних отказов недостаточно — следователю необходимо регулярно направлять дела в суд. При этом каждый год его показатели должны расти, поскольку начальство сравнит их с результатами за аналогичный период прошлого года (АППГ). «Если показатели этого года окажутся ниже АППГ, то начальнику отдела надают по шапке, а то и попросят на выход», — поясняет V. Хотя в мегаполисах никогда не бывает дефицита преступлений. Гораздо чаще не хватает времени или опыта их расследовать. Тогда «недостающие» дела добываются другими путями: «Обычно следак звонит знакомым в УБЭП (Управление по борьбе с экономическими преступлениями. — NT) и просит реализовать оперативное мероприятие по статье 291 («дача взятки»), — рассказывает N. — В течение суток ГАИ или патруль задерживают гастарбайтера, который предлагает дать им «на лапу». Если прослушка записала «качественный проговор», когда озвучена сумма и валюта, то дело идет в зачет операм — как выявленное преступление и нам — как направленное в суд».

Также, добавляет он, в ходу реализация статьи 318 УК РФ («применение насилия в отношении представителя власти»): «Эта статья — «заряженная». Вспомните «Болотное дело». Сорвал погон, задел фуражку — уехал («уехал» — осужден и отправился в места заключения. — NT). В суде будет очень легко доказать, кто — пострадавшая власть, а кто — условный Мохнаткин».

Взаимодействие правоохранителей происходит не только на почве «оперативных мероприятий», но и на почве мелких коррупционных сделок друг с другом. Отследить и пресечь их практически невозможно — круговая порука. «Например, в уголовном деле появился новый эпизод: мошенник совершил преступление с помощью липовых документов, которые изготовил сам, — это подлог, — говорит N. — Формально следователь обязан внести эпизод от своего имени, но может предложить его «нуждающимся» — тем, у кого не хватает «палок» для отчетности. Договорившись с ОВД, ГАИ или таможней, он пишет в постановлении, что дело возбуждено при содействии такого-то органа или на основании материалов, поступивших из него. Взамен получает конверт». Толщина конверта, по словам N, зависит от толщины «палки». Самой жирной «палкой» считается убийство: «Трупы в профессиональном смысле — это всегда хорошо». Так в 2007 году патруль вневедомственной охраны случайно задержал банду неонацистов Рыно — Скачевского, сразу признавшихся в совершении 19 убийств. Годом ранее вели следствие и судили «битцевского маньяка» — 49 убийств. «А завтра где найти такие показатели? Серийники и нацики — явления довольно редкие». Таким образом происходит прямое искажение статистики, резюмирует N.

Впрочем, его коллега, старший следователь ГУ МВД по Самарской области Y, говорит, что в ее ведомстве распространена еще более топорная охота за цифрами: «Недавно женщину «хлопнули» с наркотой и нашли в ее доме 9 «закладок» (тайников. — NT), которые она сама же и показала. Ей вменили один длящийся эпизод по статье 228 («незаконное хранение наркотиков»), но каждую найденную «закладку» оформили отдельно. В результате вместо одного фактически совершенного преступления получилось 9, — рассказывает она и приводит еще один пример из будней самарских полицейских: «Начальство потребовало от оперативников одного из городов области выявить 120 сбытов наркоты за квартал. Это целая операция: торговца нужно выследить, поймать на продаже, найти свидетелей, но вместо этого их просто ловили, подбрасывали «пакетик с весом» и прессовали. Видимо, системе выгоднее закрывать мелких барыг по одному, чем сразу пресечь крупный трафик, иначе откуда потом брать цифры?» — полагает Y.

Стоит упомянуть, что только с января по май 2015 года МВД выявило 881,75 тыс. преступлений. К сожалению, описание методов выявления к опубликованному отчету не прилагается.

Научные сотрудники Института проблем правоприменения Мария Шклярук и Дмитрий Скугаревский «страсть» к цифрам со стороны руководителей органов объясняют просто: «Любая бюрократическая организация со временем создает внутри себя систему оценок своей деятельности. Ими и подменяется реальное положение вещей, поскольку расширить бюджет и полномочия проще всего через демонстрацию объемов проделанной работы».

Федеральный уровень СК — пожалуй, единственное место во всей ведомственной вертикали, где следователь официально освобожден от участия в гонке за положительной статистикой. Впрочем, как поясняет старший следователь одного из окружных следственных управлений Москвы, 30-летний Z, немногие стремятся попасть туда добровольно: «Когда происходит громкое преступление, вроде убийства Немцова, то руководителем назначают следователя-генерала. Он собирает следственную группу из 5–7 полковников и за каждым закрепляет определенное направление: свидетели, потерпевшие, агентурное и оперативное сопровождение, отработка версий. Получив указания от начальства, полковники бегут собирать кадры для этой работы. Людей в отделах Москвы и так не хватает. Поэтому они звонят в регионы: «Срочно пришлите следака на полгода!» А местным начальникам, разумеется, не выгодно отпускать хороших сотрудников — кому тогда формировать отчеты? Они отправляют тех, кого не жалко терять, — самых неопытных, конфликтных, выпивающих, но главное — самых никчемных сыщиков. Их закрепляют за каким-то из направлений и поручают вести техническую работу — изымать камеры видеонаблюдения, осматривать километры пленки или опрашивать очевидцев. Они — никто, «принеси-подай». Между собой они почти не контактируют и не собирают информацию воедино, а отправляют наверх. А там прекрасно знают, какое дело сдвигать с мертвой точки, а в каком ограничиться лишь поимкой исполнителей».

Некоторых рядовых сотрудников из регионов, или с «земли», вполне устраивает, когда их командируют для работы в центральном СК — появляется возможность построить карьеру, находясь в непосредственной близости к начальству. Однако, по словам Z, «в этих группах можно застрять очень надолго — мозг деградирует, теряется навык расследования разных дел. Мне знакомы случаи, когда при возвращении из командировки сотрудник уходил с работы или его увольняли за профнепригодность».

Но и в следственные кабинеты рангом ниже порой спускаются политически мотивированные задания. Так все прошлое лето и осень районные и окружные следователи столицы опрашивали беженцев с Юго-Востока Украины на предмет преступных действий со стороны украинской армии. «Сверху, из СК, прислали вопросы: как выглядели бойцы, кого запомнили, кого можете опознать, каким транспортом и оружием они располагали? — говорит Z. — Насколько я знаю, данные собирались для возможной отправки исков в Европейский суд о нарушении прав человека». В одном только Северо-Западном округе Москвы на тот момент проживали около 20 тыс. беженцев с Украины, и на опросы, говорит он, уходили недели. Каждый следователь должен был ими заниматься, бросив все остальные дела, — приказ сверху. При этом ежемесячную отчетность сотрудникам никто не отменял.

Рассуждая о возможных альтернативах «палочной системе», эксперты Мария Шклярук и Дмитрий Скугаревский считают, что правоохранители, прежде всего, должны осознать себя сервисными ведомствами, оказывающими услуги населению, а не военизированной структурой: «Тогда придет понимание того, что альтернативу «палочной системе» нужно искать в бизнесе, перенимая оттуда лучшие организационные и управленческие практики».